Под покровительством богини сехмет. часть вторая

***

– Э! – внезапно рявкнул из полутьмы чей-то молодой и нестерпимо наглый тенорок. – Открывай воротá! Оглохли там, или чё?!

Ольга испуганно встрепенулась и подскочила, а следом за ней, всё так же тяжело кряхтя, поднялся Николай Васильевич. Пошарил рукой по траве, наощупь отыскал обронённые вилы... На всякий случай. Хоть и понимал, что глупо надеяться на такое «оружие», когда еле-еле стоишь на ногах. Да ещё лицом к лицу с пятью здоровыми амбалами. Но всё же... Какая-никакая надежда если не на победу, то хоть на слабое сопротивление...

– Я сказал: воротá открыли! И смоталися с отседа нá хер! Оба! Бегом!

Ни практикантка, ни кипер не тронулись с места. Ольга крепко прижалась спиной к холодной стальной решётке, намертво вцепившись в неё всеми пальцами. А дядя Коля неспешно взял вилы наперевес...

– Вы глухие, сука, или тупорылые? – брызжа слюной, завопил всё тот же «герой». – Чё, жить остохренело?!.. Серый, убери сучку с моих глаз. В кусты её отволоки. Можешь даже трахнуть – для профилактики. А пидором мы ща займёмся все гуртом. Слышь, урод старый! Я тебе три секунды даю, шоб ты свалил с отседова! Иначе твои вилы тебе в заднюю трещину забьём аж до самой глотки! Ну! Ну, бля!!!..

Пятёрка громил направилась было к вольеру, но внезапно остановилась.

– Э... Э! – завопил тот, наглый. – Это... Это чё?!! Э!.. Не над... Не нада-а-а!!!

Ольга быстро оглянулась. Позади со скрипом колыхалась открывшаяся решетчатая калитка, а в проёме стояла львица, злобно сверкая зелёно-голубыми глазами, угрожающе рыча и тяжело помахивая длинным хвостом. Это её так перепугались пять опытных живодёров-здоровяков – с сетью, электрошокерами и карабинами?!

Что-то здесь не то! Все пятеро – бледные, как мертвецы, – ошарашено пятились назад, спотыкаясь и роняя снаряжение. Испуганно крестились, падали и ползли задом наперёд – прочь от львиного вольера, – пока наконец не исчезли в вечерней полумгле.

Уже попрощавшаяся с жизнью студентка обессилено рухнула на траву и разрыдалась – от облегчения и от радости. Они живы! Все трое! И уже неважно, что за чудо их спасло! Или всё-таки важно?..

***

– Ну?!!

Пылала под расписным потолком массивная трёхъярусная люстра, бросая отблески на узорчатый наборный паркет. Красовался в углу отделанный красным и белым мрамором ещё не топящийся (лето ведь на дворе!) камин с барельефом в виде скалящейся львиной головы. Весело выблёскивал золочёными углами диван, обтянутый тёмно-фиолетовым шёлком. Сверкали на небольшом резном столике хрустальные бокалы и фарфоровые тарелки с закусками

Но нет, не пригласит их хозяин разделить с ним трапезу! Не для них это угощение предназначено, а только для него одного – слащавого, наглого, изнеженного двадцатилетнего парнишки, небрежно развалившегося на гладком шёлковом ложе. И эти уютные покои – тоже не для них. Не гости они здесь, а что-то вроде временно нанятой челяди. К тому же, проштрафившейся и не справившейся с поставленным заданием. Им, пятерым, позволено только стоять навытяжку с виноватым видом, угрюмо сопеть, глядя в пол, и искать хоть сколько-нибудь убедительный ответ на только что прозвучавший краткий, но предельно ёмкий вопросик.

– Ну?!! – ещё громче рявкнул владелец люстры, камина, дивана и накрытого стола.

– Мы не виноваты, – еле слышно пробормотал один из пятёрки. – Мы всё делали, как надо... В смысле, хотели сделать...

– Д-да? – ехидно ухмыльнулся хозяин. – И кто виноват? Может, я?

– Она...

– Что ещё за «она»?!!

– Ну... Львиха эта... Она... Это... Нечистая...

– Вот ты, чистюля хренов, её и вымоешь перед снятием шкуры. До блеска выдраишь!

– Не-е... Не это... Нечистая – в смысле нечистая... Ну, чёрт...

– Какой ещё, к хренам собачьим, чёрт?! Вы что мне тут впариваете, уроды?! Обратно на нары захотели?! Или под нары?! Я вам это живо устрою!

– Борисыч, она в натуре нечистая! Отвечаю! – взвизгнул ещё один из пятёрки. – Во! Христом-богом... зуб даю!

Он быстро и неумело перекрестился слева направо и звонко щёлкнул себя ногтем по вставному железному клыку.

– Мы... Мы там такое увидели... Не знаю, как пацаны, – кивнул на сотоварищей, – а я туда больше ни ногой!

– И я!

– И я!

– Я вас в тюряге сгною, ублюдки! – заверещал капризный юнец. – Всех пятерых! Откуда вытащил, туда и верну!

– Лучше в тюрягу, чем в пекло живьём, – угрюмо буркнул ещё один из пятерых. – Мы к тому зоопарку на пушечный выстрел больше не подойдём...

Борис яростно швырнул о пол хрустальную коньячную рюмку, но она почему-то не разлетелась вдребезги, а закатилась под стол. Он с минуту тупо смотрел туда, скрипя зубами от досады: даже рюмочку разбить силёнок не хватило! Кажется, трёп этих пятерых недоумков имеет под собой какое-то основание. Придётся временно отступить и подойти к делу с другой стороны! Кое-как взял себя в руки и медленно, будто постепенно собираясь с мыслями, проговорил:

– Тёлку эту найдите и потрясите, как следует. Она что-то знает, сучка! В случае чего ментов наших напрягите. Хватит им по кабакам гулять за мой счёт – пора отрабатывать чёрную зарплату! Пусть они её за жабры возьмут покрепче. Под любым предлогом!.. Но лучше сделайте всё сами!.. И не дай Бог у вас и это дело не выгорит! Я вас в тот зоопарк бандеролью отправлю, в качестве звериного корма! Уяснили, ушлёпки?! Свободны!

Пятеро амбалов растерянно переглянулись. Один из них порывался было возразить, но... Непонятно откуда донёсся громкий львиный рык – бархатно-мягкий, и вместе с тем несказанно жуткий!

Хозяин и «гости» поспешно бросились к дверям и окнам.

– Эй! Кто там прикалывается?! Жить надоело?! – визгливо заверещал Борис, лихорадочно срывая с настенного ковра новенькую, шикарно инкрустированную охотничью винтовку и чувствуя, как его будто холодным одеялом окутывает непонятный и необъяснимый суеверный ужас.

Тихий шорох в соседней комнате заставил его ещё крепче стиснуть в руках оружие, взвести курки и нацелить дуло на дверь. На какой-то миг самоуверенный парень-мажор почувствовал себя малышом, оставленным дома в наказание за шалость. Тогда, в детстве, оставаясь один в огромном особняке, он испуганно забивался в угол и сидел там, дрожа, час, два, три – вплоть до возвращения родителей. Казалось, что за каждым углом, за каждой занавеской прячутся страшные чудища, готовые в любой миг наброситься на несчастного мальчика. Панически боялся Боря таких мер воздействия и со слезами клянчил у мамы и папы прощение, чтобы избежать одиночества и страха. Вот и сейчас...

– Проверьте, кто там! – резко бросил он, показывая вытаращенными глазами на дверь.

«Обвиняемые» побледнели и отчаянно замотали головами. Негромкий стук снаружи чуть не уложил в обморок всех шестерых.

– Борис Борисыч, это я, – послышался оттуда взволнованный голос дворецкого. – Тут... Тут такое!..

С трудом преодолевая оцепенение и не выпуская из рук винтовку, хозяин пошёл на зов. Резко распахнул дверь и вперил озлобленный взгляд в дворецкого – почтенного седовласого полустарика, всегда такого важного, безукоризненно одетого в чёрный ливрейный сюртук и преисполненного чувства собственного достоинства, а теперь бледного, растрёпанного, трясущегося...

– Вот... Вот! Видите?! – бормотал он, показывая на широкое зеркало в золочёной раме. На стекле багровели какие-то крупные иероглифы. Затем оно затуманилось, опять прояснилось и закраснело уже кириллической надписью – вполне понятной и от этого ещё более страшной: «Остановись и одумайся!»

– Кто?! – рявкнул Борис, свирепо вытаращившись на дворецкого, в недоумении замотавшего седой головой, ещё недавно аккуратно причёсанной, а сейчас лохматой и всклокоченной. – Вытереть сейчас же! Не найдёшь к утру виновника – я тебе руки оторву аж по самые яйца! Валентиновичу скажи, чтоб усилил охрану! Вдвое, втрое! Пару человек – сюда, под мою дверь!

– Но... людей не хватит...

– Нарожай, козёл старый! И соедини меня с отцом! Срочно!

Вернулся в уютную каминную и возмущённо полоснул глазами по пятерым живодёрам-неудачникам, так некстати ставшим свидетелями его испуга. Кое-как придав себе прежний гордый и самоуверенный вид, взвизгнул:

– Вы ещё тут, недоумки?! Для вас мой приказ – ноль без палочки?!! Выполнять всё, что я сказал! Брысь отсюда!

Отчаянно швырнул в одного из них маленькой бархатной диванной подушечкой. И промахнулся...

(Продолжение следует)