За чертой (перевод с английского)

Положите эти фонари и вилы, я видел свет!

В прошлом месяце я опубликовал рассказ «День Легенд» под названием «За тенью». Это заставило всех четверых моих постоянных читателей сказать, что они ожидают счастливого конца. К счастью, у моего приятеля Рика, который сейчас выступает под ником «Голубой дьявол» (нечто связанное с баскетболом и институтом , а не сатанизмом), появилась как обычно блестящая идея. Поэтому я на скорую руку написал этот рассказ в качестве альтернативы. Мне интересно, какой финал вам понравится больше.

Эта история следует из той же общей предпосылки, что и первая. Тем не менее, это отдельная вещь. Так что, вам не нужно читать Beyond the Shadow, во-первых. По своей привычке я вбрызнул персонажей из других моих рассказов. Если вам понравился контекст, вы также сможете прочитать некоторые из них. И, прежде чем вы потратите впустую наше с вами время, я должен предупредить, что этот рассказ из серии романтических отношений. Но первый был из жанра «Любящие жены». И поскольку на этом сайте — миллионы авторов, я разместил его здесь, чтобы люди, читающие меня, смогли его найти. Я надеюсь, вам понравится — DT

Оригинал здесь:

***

Это была несчастная июльская ночь. Температура колебалась около тридцати, и я потел сквозь рубашку. На значке, прикрепленном к этой рубашке, значилось: «шериф округа», которым я и являлся почти двадцать лет.

Меня обычно не вызывают в три часа ночи. Но люди озлобляются, когда погода приходит жара. И иногда одному из прекрасных граждан приходит в голову блестящая идея выпить слишком много и избить жену.

На звонок ответили двое моих парней. Когда они добрались туда, придурок решил добавить к своему приговору дополнительные десять лет, сделав по ним выстрел. В этот момент они позвонили мне.

Красные и синие мигалки освещали район; если коллекцию дряхлых передвижных домов можно было так назвать. Обветшалая резиденция вооруженного преступника была, в основном, ржавого цвета, а часть сайдинга отвалилась. Не было даже намека на наличие кондиционера, что могло бы объяснить его поведение.

Мы думали о том, чтобы наделать в этом жалком маленьком перегретом вагончике дополнительных дырок для вентиляции, чтобы выгнать оттуда преступника. Но убийство невинных зевак плохо сочетается с желаниями избирателей; а наши девять миллиметров прошили бы как его лачугу, так еще и пару соседей.

Кроме того, там была жена идиота, и у нас не было убедительных доказательств того, что мы должны изъять ее из генофонда. Даже если выбраковка ее мужа принесла бы пользу человечеству.

Итак, мы просто сидели там, в жару, слушая стрекот сверчков и громкий шум внутри. Полагаю, чувак уже пожалел, что стрелял в нас. На самом деле, я думаю, ему было жаль, что он даже открыл свою третью бутылку виски.

Я вздохнул и сказал:

— Мы будем сидеть вечно, если я что-нибудь не сделаю.

Посмотрев на обоих своих парней, я добавил:

— Хлопцы, вы думаете, он выстрелит в нас? — оба покачали головами «нет». Я глубоко вздохнул и встал. Над моей головой свистели пули.

Я закричал:

— Мелвин, если ты выйдешь прямо сейчас, мы НЕ станем обвинять тебя в стрельбе по нам. Если же сделаешь еще хоть один выстрел, то сядешь на десяток лет. Если попадешь в меня, это будет стоить тебе жизни. Итак, решай? У тебя есть десять секунд.

Секунды колебания. Затем дверь трейлера открылась, и вышел Мелвин с мутными глазами, небритый и одетый в майку-алкоголичку. Он держал руки вверх. Я сказал:

— Умный ход, приятель, — схватил его и надел наручники. Бог мой! Как он вонял!

Я передал его двум патрульным офицерам, и они бросили его, не слишком церемонясь, в заднюю часть своей патрульной машины. Я устало сказал:

— Вы, двое, получите заявление от жены, а затем пакуйте его.

Они были на дежурстве. Я — нет.

Я сел в свой крузер и направился обратно на Висконсин 121. Это была паскудная ночь, и я хотел еще пару часов соснуть, пока не взойдет солнце.

Географически Висконсин находится между Великой западной прерией, замерзшим канадским севером и коктейлем из Великих озер. Так что, может случиться какая-нибудь серьезно дикая погода. Весь штат задыхался долгими жаркими летними днями, и мы, коренные жители, знали, что это значит.

Там будет черт знает что, когда погода изменится.

К счастью, дьявол решил, что законопроект просрочен. Все мои чувства — зрение, обоняние, осязание и слух — говорили, что приближается гроза. Поднялся горячий влажный ветер. Быстро движущийся воздух был заряжен электричеством. Я подумал про себя: «Отлично!!! Армагеддон!»

Парк трейлеров находился за пределами Перкинстауна. Так что, мой маршрут пролегал через лесистую местность «Равнинного заповедника штата». Я как раз добрался до моста через Чекамегон Уотерс, когда шторм, который до этого был не более чем мерцающей молнией на расстоянии, начался с удвоенной силой.

Нет ничего «лучше», чем оказаться на мосту через темную воду посреди грозы. Это ужасно. Первое, что чувствуешь, это порывы ветра. К счастью, мой крузер был построен под полицейские требования, и мог выдержать такое. Но ветер все же раскачивал его на подвеске.

Затем появились первые жирные капли. Их удары звучали так, будто я двигался сквозь огромный рой Висконсинских Жуков. Я замедлился до тридцати километров в час, а когда снова въехал в лес, включил дворники. Они не помогали. Казалось, будто я еду сквозь автомойку.

Я волновался. Мои дворники работали на полную. Но я не видел и в тридцати метрах перед собой. Затем начались молнии. Это была непрерывная череда ветвистых разрядов с ударами в лес вокруг меня. Грохот стоял ужасный. Я не мог двигаться дальше.

Я был полицейским в течение трех десятилетий, и сталкивался с множеством страшных ситуаций, но сидеть в одиночестве в ЭТОМ лесу было худшим из того, что я когда-либо испытывал. Дождь не давал возможности что-либо разглядеть, а постоянные вспышки молний и оглушительные удары грома создавали кошмарное окружение.

Атавистическое чувство страха охватило меня. Вероятно, он пришел из тех времен, когда мы жили в пещерах. Тогда мы были добычей, а не охотниками, а смутные очертания деревьев и непроглядная тьма скрывали множество ужасных вещей. Я вскоре понял, насколько это было действительно пророческим.

***

Когда-то я любил женщину и знал, что она любит меня. Я встретился с ней, когда расследовал ее убийство.

Какое убийство? Ну, это требует некоторого объяснения.

Я был полным энергии и энтузиазма детективом шерифа, женат на умной и красивой женщине. Дженет была всем, что я когда-либо хотел в жене, пока не занялась политикой.

Говорят, что власть развращает. Ну, моя жена — конкретный пример. Она вскочила на скользкий склон и никогда с него не сходила. Я был на задержании. Она получила защиту свидетелей. Я получил развод.

После этого я поклялся, что никогда не буду иметь ничего общего с предательскими существами.

Тогда же я наткнулся на Мэвис. По правде говоря, я чуть не сбил ее. Это, конечно же, НЕ была ваша классическая ситуация «мальчик встретил девочку». Я ехал в полночь по Никольскому лесу. Обстановка была очень похожей на мою нынешнюю ситуацию. За исключением того, что шел только сильный дождь, а не был Апокалипсис.

Мэвис думала, что на дворе 1946 год. Понятно, что я повез ее, чтобы проверить голову. Местный Док подтвердил, что по башке ее не били, и она, похоже, действительно знает такое, что может вызвать ревность у местного исторического общества. Плюс она одевалась и вела себя соответственно. Конечно, ее история не имела смысла.

То есть, до тех пор пока я не начал копаться в этом. Через пару недель я узнал кучу интересного. Женщина по имени Мэвис Притчетт действительно исчезла в 1946 году. Впоследствии я узнал, что ее убил некто Феликс Уинн. Как я это узнал? Ну, Уинн признался в преступлении. Он сделал это, когда умирал в возрасте девяноста пяти лет. Встреча с человеком, которого, как вы думали, убили семьдесят лет назад, может задеть сердце парня.

Проблема заключалась в том, что когда Уинну было уже за девяносто, Мэвис была двадцатипятилетней потрясающе красивой голубоглазой черноволосой девушкой. Это только добавило ей мистики.

Разобравшись с убийством, я стал думать, что делать с Мэвис.

Позвольте мне описать ее. Она умная, энергичная, искренне веселая, смелая и глубоко любящая. Она может готовить как Джулия Чайлд, и трахать тебя, как Мата Хари, на метамфетамине. Последнее случилась каждый вечер нашей жизни. Поэтому я, конечно же, женился на ней.

Ах, да, ребенок. Ну, видите ли, мы как-то зачали в начале наших отношений. Мы все равно собирались пожениться. Так что, появление маленькой Авы было еще одним благословением в длинной череде чудесных событий, которые произошли со мной.

Затем я провел девять лет, живя с человеком, который был настолько мучительно красив и совершенен во всем что делает женщин превосходящим видом, что я думал, что мое сердце взорвется от счастья.

Вместо этого оно разбилось.

Всегда был неудобен тот факт, что личность по имени Мэвис стала жертвой убийства в 1946 году. Она не могла быть МОЕЙ Мэвис. Она была обернута в восхитительную телесную оболочку; и стала очень большой частью моего здесь и сейчас. Следовательно, все остальные варианты я рассматривал под заголовком «требуется альтернативное объяснение».

Это было до тех пор, пока кто-то не выкопал давно похороненное тело. Я бросился домой и нашел его пустым.

Мы использовали все доступные следственные ресурсы. Но похоже, Мэвис исчезла с лица земли. Наконец, я принял тот факт, что она ушла навсегда. Так что, я провел панихиду по телу жертвы недавно откопанного убийства. Большинство людей думали, что я сошел с ума. То есть, все, кроме четырех настоящих друзей.

Могила все еще находится там, на холме, рядом с нашим домом. За ней наблюдают мраморный ангел и скорбящий муж. Но жизнь это — иди вперед или умри, а я боялся умереть. Так что, я пошел дальше.

Моя девятилетняя дочь спасла меня. Именно любовь и преданность, которые я вложил в воспитание Авы, удерживали меня на рельсах.

Ава заставляет меня гордиться. В двадцать один год, она — копия своей матери. Потрясающая молодая женщина с прекрасным телом, отточенным годами танцев, и безупречным лицом; что в случае с Мэвис было настолько красиво, что привело к ее убийству неуравновешенным человеком.

Что касается меня, то я — все еще просто шериф округа. Я делаю все возможное, но люди никогда не видят моей улыбки. То есть, если они не со мной, на том одиноком холме, когда я разговариваю со своей женой. Они, если услышат меня, подумают, что я сошел с ума, но я искренне верю, что в этот момент я — рядом с ней.

***

Я стоял посреди дороги, ожидая, когда природа отменит конец света. Мои мигалки обозначали мое присутствие. Прошла серия сильных ударов в землю, а затем небо над деревьями осветилось шаровой молнией.

То, что произошло сразу после этого, я помню смутно. Я помню, что дождь прекратился, как будто кто-то отдернул занавес. И я смотрел вперед на извилистую гравийную дорогу с ярким солнечным небом над головой. Было очень тревожно, так как дорога, в последний раз когда я ее видел, была асфальтированной, а небо было совсем не спокойным.

Я завел крузер, включил передачу и резко дернулся на дорогу. Мне потребовался почти час, чтобы добраться до конца леса. Это сбивало с толку само по себе. Так как, по моим расчетам, до выезда на открытую местность было не более полутора километров.

Дорога была гравийной, пока я не добрался до Висконсина 73, когда она стала узкой бетонкой теперь, а не широкой государственной дорогой с двумя полосами движения. Где я находился?

Я повернул ноутбук, чтобы вызвать навигационную программу. Но браузер не мог подключиться к Интернету. Также не было никаких признаков чудовищной бури, которая только что прошла надо мной. Это было загадочно. Итак, я повернул на юг и поехал вниз от 73-й ярким Висконсинским утром.

Я чувствовал себя так, будто спал всю ночь, вместо того чтобы потратить большую часть ее на пьяного неудачника из убогого маленького трейлера. Мои часы показывали 8:45. Я не мог вспомнить, где потерял время. Но, должно быть, уснул во время шторма. Это было единственным объяснением указанного пробела.

Поля были полны кукурузы, и я видел фермеров на старинных Фордовских тракторах. Не было ни одного из больших комбайнов и другой сельскохозяйственной техники, которую я привык видеть. Несколько человек остановились, чтобы взглянуть на крузер, когда я проезжал мимо, как будто они никогда не видели Короны Вик раньше.

Я добрался до Кадотта и повернул вниз по Стэйт 27, направляясь к дому. Куда бы я ни ехал, люди пялились на меня, как будто я двигался на летающей тарелке.

Я добрался до Хот Спота, припарковался и вошел выпить утреннюю чашку кофе. Когда я сел, все, кроме официантки, бросились к окну.

Я осмотрелся вокруг. Должно быть, они реконструировали кафе, потому что внутри были стойка и столы с табуретами, а не кабинеты. Это выглядело как дешевая забегаловка.

Подошла официантка, новая с того момента, как я был здесь прошлый раз. Она спросила:

— Что я могу подать вам, шериф?

Она заметила мою форму, значок и пояс с инструментами: Глок-19, дополнительный боеприпас, перцовый баллончик, наручники и Асп — телескопическая дубинка двадцати сантиметров в сложенном состоянии.

Я сказал:

— Кофе и яйца.

Она повернулась к девочке, которая проводила время за стойкой, и сказала:

— Принеси шерифу кофе, Дот.

Я подумал: «Интересно, а ведь нынешнюю владелицу тоже зовут Дот».

Девочка была очень симпатичной и явно умной. Ей было около двенадцати лет, она только начинала набирать фигуру, и обещала стать сногсшибательной. Она достала из стопки чашку и налила кофе из старинного кофейника. Это выглядело так, как показывают в старых мультфильмах. Атмосфера сороковых годов становилась все сильнее.

Маленькая девочка спросила:

— На каком автомобиле вы ездите? Похоже на P-51?

Я никогда не слышал о сравнение тяжелой старой Короны Вик с истребителем времен Второй мировой войны, и гордо заявил:

— Это «Форд», полицейский перехватчик «Корона Виктория» с пакетом «Преступник». Он может делать двести сорок километров в час, если мне это нужно.

Глаза девочки расширились. Она взволнованно сказала:

— А прокатите меня на нем?

Она была действительно очень решительной, а также, очевидно, никогда не слышала о педофилах.

Я ответил:

— Я прокачу тебя, если твоя мама одобрит. Но ты никогда не должна садиться в машину с незнакомцами.

Она повернулась к официантке, которая, очевидно, и была ее матерью, и закричала:

— МААААА!! Я могу прокатиться на машине шерифа?

Официантка положила передо мной яйца и сказала раздраженно:

— Перестань беспокоить человека, Дот. Ты нужна мне здесь. — Затем она повернулась ко мне и сказала: — С вас два бита.

Мне потребовалась секунда, чтобы перевести на английский. Я спросил:

— Вы имеете в виду, что за весь завтрак — четвертак?

Она сказала, оправдываясь:

— Мы берем больше, потому что еда свежая.

Когда я вытащил четвертак из своего кармана, то подумал: «Должно быть, у них какая-то реклама, возможно, из-за нового декора».

Официантка посмотрела на четвертак и сказала:

— Подождите минутку, что это?

Я сказал:

— Это четвертак.

Она сказала:

— Нет, это не так

Я порылся в кармане, нашел старый и, передавая ей, спросил:

— Вы коллекционируете старые монеты?

Официантка ответила:

— О чем вы говорите? Этот же этого года.

На ее четвертаке снизу, под головой Вашингтона было выбито — 1946!

У меня закружилась голова. Я сел на стул и сказал:

— Подождите минутку. Какое сегодня число?

Официантка посмотрела на меня так, словно подумала, что я издеваюсь над ней, и сказала:

— Сегодня 29 июля.

Я сказал с растущим беспокойством:

— А год какой?

Она подумала, что я шучу, и от души рассмеялась, а потом сказала:

— Последний раз, когда я проверяла, был 1946 год. Разве не так, Дот?

Дот хихикнула и лукаво ответила:

— Нет, я думаю, что сегодня 1846.

Реальность моей ситуации начинала затапливать меня. Это была НАСТОЯЩАЯ Дот, которую я видел последний раз неделю назад. И ей было восемьдесят два года!!

***

Я поел на скорую руку и ушел. Может быть, один из ударов молнии попал в меня? Возможно, у меня аневризма, и я лежу без сознания посреди леса. Может быть, меня действительно перенесло в сороковые годы? Безотносительно обстоятельств я явно больше НЕ был в Канзасе.

Я должен был испытать потрясение, но я — упрямый практичный человек. Для чего и почему в моей ситуации не имело никакого отношения ко мне. Я думал только о том, что Мэвис еще жива, и я могу ее спасти!

Я помнил каждую деталь ее дела. Убийство произойдет только через два дня, Тридцать первого. Конечно, у меня была проблема. В 1946 году Мэвис Притчетт со мной была абсолютно НЕ ЗНАКОМА.

Но с этим я разберусь позже. Сначала мне надо избавиться от крузера. Последнее, что мне нужно, это чтобы люди задавали вопросы, а крузер привлекал слишком много внимания. Более того, мне нужны были деньги. У меня было много денег двадцать первого века. Но мне пришлось бы мыть посуду в закусочной, если бы я не откопал старый четвертак.

Продав Корону Вик, я мог убить двух зайцев одним выстрелом.

В Фолл-Крик был гараж, который работал круглосуточно с тридцатых годов. В гараже было все в порядке. Он выглядел состоятельным и продавал автомобили. Я радостно усмехнулся: «Владельцу должно понравиться то, что я могу предложить».

Я припарковался и открыл капот. Четверо мужчин отошли от того места, где бездельничали, чтобы подойти и посмотреть. Затем вышел парень, который явно был владельцем. Все они выглядели озадаченными.

Я рассчитывал на форму и снаряжение, чтобы выглядеть добропорядочным гражданином. Хозяином оказался парень в неопрятном костюме, высокий и изможденный, в залитом маслом комбинезоне. Он подошел ко мне и не слишком дружелюбно спросил:

— Что я могу сделать для вас, ШЕРИФ? — Было ясно, что никто из них не любил копов.

Я сказал самым дружелюбным тоном:

— Я хочу продать этот прекрасный автомобиль. Департаменту он больше не нужен, и я хочу, чтобы кто-нибудь из местных жителей получил от этого пользу. Я добавлю еще пистолет и специальное радио по разумной цене.

Владелец выглядел скептически. Он спросил:

— Что это вообще за штука?

Я, не моргнув глазом, ответил:

— Это Ламборджини. — Хотя синий овал ясно указывал: «Форд».

После убедительно добавил:

— Это экспериментальная машина. Правительство выдало нам ее, собрав из запасных частей одного из своих истребителей. — Такую идею мне подкинула Дот.

Один из зевак спросил:

— Как быстро она едет, шериф?

Я сказал:

— Двести сорок — верхняя граница. Но на ста девяноста можно ехать весь день.

Все задохнулись от удивления. Поскольку большинство пассажирских самолетов в это время летали со скоростью менее трехсот двадцати километров в час, это было неслыханной скоростью.

Было очевидно, что хозяин так сильно ее хотел, что у него заболели зубы. Он спросил:

— Что вы хотите за нее?

Первоначально она стоила пятьдесят шесть тысяч. Я знал, что мне нужно вернуться к ценам сороковых годов, поэтому ответил:

— Пять тысяч.

С таким же успехом я мог попросить пятьдесят миллионов.

Хозяин красноречиво пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Я поспешно добавил:

— Ладно, поскольку вы местный, я отдам вам этот прекрасный автомобиль за две тысячи наличных, если добавите эту маленькую красавицу, — я указал на безупречный синий кабриолет Ford 1940 года.

Две тысячи тогда было годовой зарплатой. Но глаза парня загорелись, как будто он думал, что ворует крузер.

Мы поехали к Банку Фолл-Крик. Хозяин провел все это время, играя с пистолетом на переднем сиденье. Я раздраженно сказал:

— Если вы проделаете дыру в крыше, то все равно ее купите.

— А это что? — спросил он, указывая на ноутбук между нами.

— Это экспериментальное радио, которое правительство использует для мониторинга шпионов. — В мире электронного наблюдения двадцать первого века это не было преувеличением.

Владелец снял двадцать стодолларовых купюр и передал их мне. Мы поехали назад. Он вручил мне документы и ключи от Форда, а я вручил ему ключи и подписал документы для крузера. Я надеялся, что он не заметит год изготовления.

Потом мы пожали друг другу руки, и я уехал. Первый этап был завершен.

***

Мне нужно было место, где остановиться. Так что, я вернулся в Хот Спот. Дот стояла у прилавка, полируя стакан для содовой. Она спросила:

— Что случилось с вашей машиной?

Я сказал:

— Я обменял ее на кое-что не такое крутое. — Я был в этом сленге сороковых годов. Дот осмотрела маленький родстер, стоящий снаружи, сверху донизу, и одобрительно кивнула.

Я спросил:

— А есть ли здесь пансионы?

— Конечно, шериф. Моя мама управляет одним из таких. Вы хотите, чтобы я показала? — и она обежала стойку, схватила меня за руку и вытащила за дверь.

Мы прошли один квартал, Дот не отпускала мою руку. Неужели влюбленность?

Мы подошли к одному из этих больших, прочных, каменных, двухэтажных домов в колониальном стиле. Их можно видеть по всей богатой части Висконсина. Дот без церемоний затащила меня в него.

Ее мама сбросила форму официантки и стояла там в домашнем платье, а ее волосы были стянуты банданой. Она явно убиралась. Что еще более важно, она была как две капли воды похожа на Еву Педерсон, жену Дока. Дот вскоре станет похожей на мать, которую звали Барбара, а Ева была похожа на Дот. Так что, видимо, шведская красота являлась семейной чертой.

Дот живо объяснила:

— Шерифу нужно место, чтобы остановиться, пока он в городе.

Мама Дот предложила:

— Вы можете снять комнату с полным пансионом за пять долларов в неделю. Я знаю, это выглядит много, но я — хороший повар.

Я вынул одну из моих сотен. Она посмотрела на меня так, будто я вручил ей мешок золотых дублонов.

— Это за пять месяцев вперед; на случай, если мне понадобится, — и подумал про себя: «Чувак, я должен разменять одну из этих сотен».

***

У меня была еще одна обязательная работа, прежде чем отправиться на поиски Мэвис: надо было купить зубную щетку и немного одежды сороковых годов. На Мэйн стрит находилась галантерея. Она была рядом с хозяйственным магазином и всего в двух кварталах от моей новой резиденции. Так что, я пошел туда.

Я был во многих магазинах одежды. Но никогда не был в таком.

Одежда лежала в открытых боксах. Не было никаких тонких маркетинговых уловок, и владелец не следовал за вами, рекомендуя вещи. В нем также был дощатый пол, затхлый запах и общий вид продовольственного магазина, а не места с прекрасными мужскими аксессуарами.

Владельцем оказался пожилой человек, очень хорошо одетый и утонченный по сельским меркам Висконсина. Он по-соседски разговаривал с парнем лет тридцати с темными волосами и тонкими как карандаш усами типа Кларка Гейбла над губой.

Оба мужчины были намного ниже меня. Но я заметил, что таковы почти все мужчины, которых я встречал до сих пор. Они оценили мой наряд, и один парень поднял руку и сказал: — Добро пожаловать в наш город, шериф. Я — Уильям Мортон, городской доктор, а это — мой друг Стэнли Уилкс. Вы откуда?

Я взял его руку, пожал ее и сказал:

— Моя юрисдикция далеко отсюда. Я здесь, чтобы выяснить детали одного дела об убийстве.

— Серьезно?!!

Ну, это было правдой. Юрисдикция была через семьдесят лет, в будущем, и никаких убийств на моих глазах не произойдет.

Мне была ясна ирония. Если бы я предотвратил убийство, то Мэвис, с которой я встретился бы через семьдесят лет, было девяносто лет. Но я твердо верил, что я здесь по какой-то причине, и единственное, о чем мог думать, — это предотвратить то, что должно было случиться через два дня.

Я любил Мэвис каждой фиброй моего существа. Поэтому я не хотел, чтобы ей нанесли вред; независимо от того, какие последствия будут для меня.

Я печально улыбнулся и сказал:

— Мой багаж затерялся по пути сюда.

Ну конечно! Примерно на семь десятилетий.

Я добавил с усмешкой:

— Я не могу носить эту форму все время. Так что, мне нужна одежда, чтобы привести себя в порядок; всего пара рубашек, брюк и прочего.

Док давал подробные комментарии, пока его приятель помогал мне выбирать товар. Тогда люди не бегали к доктору за каждой мелочью. Было очевидно, что у него было много времени.

Он сказал:

— У нас маленький городок. Люди на самом деле дружелюбные. У нас нет шерифа, с тех пор как умер Орвилл Хикенлупер, и нам бы наверняка пригодился один. Когда решите дело с убийством, вам следует подумать о том, чтобы обосноваться здесь. Я знаю, что вас примут.

Я подумал: «Если это не сон, то можно было бы и принять его предложение».

Общая стоимость трех клетчатых рубашек с коротким рукавом, недельного запаса боксеров и двух пар брюк цвета хаки составила почти двадцать четыре доллара. Я расплатился одной из моих сотен. Хозяин выглядел растерянным, а Док любезно предложил:

— Почему бы мне не отвести вас в наш банк, где мы сможем разменять эту купюру для вас.

Итак, он проводил меня по улице до банка. Главным, что я заметил в банке, было отсутствие электроники: ни банкоматов, ни рабочих станций, ни экранов в клетках касс, только бухгалтерские книги и кассовые ящики. Другой вещью было городское дружелюбие. Все знали всех, и много шутили. Банк походил на семейный ресторан. В нем не было стерильной банковской атмосферы, к которой я привык.

Я разменял первую сотню и получил пачку мелочи взамен другой. Док все время болтал о том, какой это хороший город. Он действительно не сильно отличался от того, что будет в следующем столетии. Отсутствовали несколько зданий, и было больше незастроенных участков и переулков. Но общая конфигурация была полностью знакомой.

Парень из галантереи завернул мои покупки в бумагу и обвязал их шпагатом. Я сказал: «спасибо» и вынес их за дверь, когда и наткнулся на свою судьбу.

Мэвис, торопясь, шла по улице. Она опустила глаза и выглядела слегка расстроенной. Дверь галантереи открывалась наружу, прямо на тротуар, и я не видел ее приближения. Так что, когда я вышел, мы столкнулись.

У меня — метр девяносто, у нее — метр шестьдесят два. Можете представить, кто выиграл эту встречу. Я схватил ее обеими руками, чтобы она не упала на дорогу. Затем я дернул ее назад лицом ко мне.

Она посмотрела мне в глаза, и я почувствовал, как между нами проскочил разряд через семь десятилетий. Она — тоже. Она выглядела удивленной и даже в ужасе.

У меня было преимущество. Все что видела Мэвис — это большой устрашающего вида представитель закона в шляпе медведя Смоки; орудия ремесла, прицепленные на его талии. Но я-то жил с ней как с моей любимой женой и матерью моего ребенка почти десять лет.

Тем не менее, я не мог сразу вытащить свадебный альбом. Еще было слишком рано. Я сказал официально:

— Простите, мисс.

Она просто стояла, уставившись на меня с открытым ртом, и эти невероятные ярко-зеленовато-синие глаза отражали бурю эмоций. Я сам становился все более эмоциональным. Я любил ее, и судьба вырвала ее у меня. Но я был достаточно прагматичен, чтобы держаться за свои карты. Моей единственной целью было вырвать ее обратно.

Я сказал, пытаясь не выдать голосом то, что чувствую:

— Я откуда-то знаю вас, не правда ли?

Я сопротивлялся желанию перебросить ее через плечо и направиться к ближайшему мировому судье.

Она встряхнулась, как мокрая собака, и нерешительно сказала:

— Я так не думаю, шериф.

Но было очевидно, что она думает, что тоже знает меня. Хотя также чувствовала, что было бы разумным держать свои карты поближе к ее восхитительной груди.

Как только Мэвис сказала это, сальный маленький симпатичный мальчик, в комплекте с губами купидона и настоящей прической Элвиса, схватил ее за руку и воскликнул:

— Почему ты разговариваешь с этим парнем, Мэвис? Ты — моя девушка.

Презрение и снобизм в его голосе почти заставили меня дотянуться до Аспа. Она ответила:

— Не переворачивай парик (не сходи с ума). Я просто поболтала с шерифом, Джимми.

Ладно, они, вероятно, думают, что наш жаргон двадцать первого века тоже диковинный.

Он сказал:

— Ну, тебе лучше обходить его стороной, или я найду себе другую девушку, — и он потянул ее вверх по ступенькам к ее квартире. Она с тоской оглянулась в мою сторону.

В этот момент вышел Док. Он посмотрел, как они вдвоем входят в квартиру, и сказал:

— Это Джимми Роулинс. Он — никчемный мелкий хулиган. Но у его родителей есть деньги. Она — красивая девушка, и я не знаю почему она гуляет с ним. Я думаю, у каждого свой вкус.

Мэвис уважает в человеке силу. Таким образом, она будет стремиться к тому, кто покажется ей решительным. Джимми-мальчик был высокомерным маленьким дерьмом, но теперь я понял, почему она была с ним. Конечно, я планировал изменить эту ситуацию.

Едва я сел в машину, как из широко открытых окон квартиры донеслись звуки стонов Мэвис. Кондиционер в сороковых годах был редкостью, так что, естественно, что окна у них были открыты.

Я подумал: «Черт побери!! Только этого мне не хватало».

Мне нечего было сказать по этому поводу. Технически я не появлюсь на свет еще двадцать семь лет. Но звуки, издаваемые любовью всей моей жизни в процессе занятия любовью с другим мужчиной, чуть не убили меня.

***

Дот разбудила меня в 7: 00 на следующее утро. Я спал как убитый в уюте дома ее матери.

Она сказала:

— Сегодня — вторник, и я сегодня не работаю. Так что вы можете взять меня покататься в вашей маленькой машине.

Меня восхитила ее наглость, и я сказал:

— А что об этом думает твоя мама?

Дот засмеялась и сказала:

— Она думает, что вы великолепны. Может быть, вы сможете стать моим ВТОРЫМ папой.

Я со смехом ответил:

— Стоп!! У тебя уже есть один!!

Ее папа был пожилым шведом, чей английский был не вполне понятным. Но он был явно без ума от своей дочери. Я думаю, что именно эта безоговорочная любовь и сделала Дот такой энергичной.

Завтрак был сервирован в Хот Спот — это была одна из льгот для постояльцев. Дот и я уже заканчивали, когда вошли Джимми и Мэвис и сели за соседний стол.

Дот отошла и присоединилась к ним. Она с энтузиазмом рассказывала Мэвис о дне, который мы спланировали.

Джимми выглядел так, словно копировал персонажа Джеймса Дина в «Бунтаре без причины»

Он был одет в форму мелкого гангстера сороковых годов: белая футболка, пачка Лаки Страйк засунутая в один из рукавов, пара старомодных тяжелых синих джинсов и мотоциклетные ботинки. Его густые черные волосы были аккуратно уложены в маслянистый водопад на лбу. Смазка медленно сочилась у него по носу.

Мавис любит детей. Я уже знал это. Она была фантастической мамой в другом мире. Она оживленно разговаривала с Дот, с тоской глядя на МЕНЯ. Она все еще выглядела смущенной. Я не виню ее. Мне было не лучше, чем ей. Дот болтала о своем дне, когда придурок решил, что пришло время быть мудаком. Он схватил Мавис и развернул ее на своем стуле, и сердито сказал:

— Перестань говорить с этим отродьем. Ты должна быть со мной. Я не потерплю неуважения от своей женщины.

У Мэвис вспыльчивый характер, а мудила вывел ее из себя. Я подумал: «О-о!» когда она стряхнула с себя руки, встала, и сказала с яростью в голосе:

— Не смей так говорить со мной! Если ты не можешь быть джентльменом, тогда я, пожалуй, пойду с Дот и Шерифом.

Затем она подошла к тому месту, где я стоял, взяла меня за руку и спросила:

— Могу ли я поехать с вами обоими, пока Джимми не научится манерам?

Джимми вскочил на ноги и угрожающе подошел ко мне. Он был парнем невысоким, наверное, метр шестьдесят восемь, а может, и шестьдесят пять, как бойцовый петух.

— Она — моя девушка, так что, уебывай, или я тебя отмудохаю! — заорал он мне в грудь.

Я рассмеялся, и это было довольно неудачно, потому что заставило его размахнуться. Я поймал его кулак в воздухе. Он чувствовался как кулачок маленькой девочки. Затем я медленно заставил его встать на колени на пол.

Он изо всех сил пытался вытащить свой кулак из моей руки, все время обзываясь так, как я бы не хотел, чтобы слышала Дот. За исключением того, что моя маленькая подружка явно наслаждалась каждой секундой происходящего.

Мэвис выглядела шокированной и очень взволнованной.

Я сказал:

— Мэвис — взрослая женщина и уважаемый учитель в этом сообществе. Она может делать все что захочет, и если она хочет прокатиться со мной и Дот до О-Клер, то может это сделать.

Затем я добавил угрожающе:

— Я сейчас отпущу вашу руку, и настоятельно рекомендую более не допускать подобного. Излишне говорить, что мы поговорим опять, если вы когда-нибудь вздумаете плохо себя вести с Мэвис.

Я жестко повернул его руку, чтобы причинить боль. Он вскрикнул и сел на пол, сжимая запястье. Другие посетители одобрительно смотрели на меня. По-видимому, я был не единственным человеком в городе, который думал, что засранец является болью в заднице.

Мы втроем вышли из Хот Спот и сели в мой блестящий синий Форд; Мэвис — впереди рядом со мной, а Дот — сзади, склонившись над сиденьем. Джимми наблюдал за нами из закусочной и кричал:

— Ну и бери эту шлюху. Я в любом случае не хочу эту задницу шлюхи.

Я почти вышел из машины. Но Джимми быстро нырнул в закусочную.

Я был полицейским долгое время и знал, что больше мы его не услышим.

***

Вторник, 30 июля, был в Висконсине прекрасным солнечным днем. Поэтому верх был опущен. Теперь, когда мы с Мэвис были вместе, наша прошлая любовь начала творить свою таинственную магию.

У супружеских пар, которым удается сохранить что-то особенное, есть глубокая связь, которая связывает их на каком-то подсознательном уровне. У нас с Мэвис была такая крепкая связь всю нашу семейную жизнь.

Теперь будущее влияло на наше настоящее. Мэвис перестала пялиться на меня, вместо этого она использовала свои женские штучки, как бы растворяясь во мне. Мы слегка касались друг друга. Но наши сердца бились вместе, и наши мысли были на одной волне.

Дот сказала с заднего сиденья:

— Я не хочу ехать в О-Клер, это слишком далеко, и вы двое меня пугаете.

Я тут же радостно сказал:

— Тогда как насчет пикника? — и посмотрел на Мэвис. Она смотрела на меня со смесью благоговейного восхищения, сильного желания и растерянности.

Я понял. Чувства были настолько сильны, что должны были откуда-то прийти. Но она не могла понять откуда. У меня было преимущество. Я знал, что ЕЕ будущее — это НАШЕ прошлое.

Мы прикупили вкусностей в маркете. Это был маленький магазин, а не «супер» — маркет. Все было удивительно свежим.

Затем я отвез всех слегка за город к месту с видом на пруд. Чтобы добраться туда, нам пришлось пересечь небольшой ручей. Я помог Мэвис перейти его по камням, а Дот ловко перепрыгнула через него как маленькая кошка.

Мы разложили одеяло на краю скального обрыва. Это было место, где будет стоять наш дом через семь десятилетий. Но сейчас это — просто спокойное место в лесу.

Я мог бы сказать, что у Мэвис появляется предчувствие. Это было то, чего я хотел. Ей нравился наш дом, и она делала его счастливым почти десять лет.

Она продолжала озадаченно смотреть на меня. Мне надо было просветить ее. Но что можно было сказать? «Привет, я — твой муж через семьдесят лет, и мы сидим на месте, где будет наш дом? Я понимаю, это звучит слегка странно, но это правда, поверь мне».

Она бы с криком побежала к властям, размахивая судебным ордером личной защиты. Так что, я просто держал свои карты, ожидая, пока вселенная решит, что с нами делать. Единственное, что я ЗНАЛ, было то, что Мэвис не будет причинено никакого вреда.

Ей было явно приятно находиться с нами. Я видел, как она болтает с Дот об утках. Они обе смотрели на водохранилище. Таким образом, я мог унестись мыслями отсюда, бросая на нее жадные взгляды. Было больно находиться так близко, но и так далеко. Боже! Я скучал по ней.

Затем они с Дот, все еще смеясь и болтая, начали подниматься на небольшой холм. Это было то место, где маленькое дерево ивы только начало формировать свои характерные поникшие ветви. Эти две девочки хотели лучшего вида на водохранилище. Я видел эту сцену сотни раз. За исключением того, что маленькая девочка, гуляющая с Мэвис, была нашей дочерью. Я нежно улыбнулся воспоминанию.

И вдруг меня ударило! Она подходили к тому месту, где я похоронил ее. Я вскочил на ноги и уже собирался закричать: «Мэвис!» — когда они дошли до него.

Она держала Дот за руку. Они повернулись, чтобы посмотреть на ручей, который был забит пернатой дичью. Затем, внезапно и без слов, Мэвис рухнула, как воздушный шар, теряющий воздух.

Я бросился к ней. Дот стояла на коленях, держа ее за руку и страдальчески выкрикивая:

— Мэвис, Мэвис!

Я взял ее на руки и понес назад. Это был первый раз, когда я держал ее на руках с того дня, как потерял. Это было мучительно.

Мэвис начала приходить в себя, как только я вынес ее из области воздействия данного места. Она в ужасе схватилась за меня. Я догадался, что случилось, и у меня не было слов. Как будто вы говорите кому-то, что он стоял на собственной могиле?

Я сказал:

— С вами все будет в порядке, Мэвис. Должно быть, вы что-то съели.

Смешно, да; но что еще я мог ей сказать?

Она посмотрела на меня огромными глазами и сказала:

— Я чувствовала, что вошла в пустоту. Я была в небытие.

Я ответил успокаивающе:

— Вероятно, просто низкий уровень сахара в крови. Я видел такое раньше. Вы знаете, я — офицер полиции.

— Серьезно?!! — я больше походил на политика.

То что я сказал, должно быть, удовлетворило ее, и я поставил ее на землю.подошла ко мне. Было очевидно, что ей было так же трудно расстаться со мной, как и мне с ней. Но, как я уже сказал, я не знал, как начать тот разговор, который нам в итоге все же придется иметь? Я запинаясь сказал:

— Надеюсь, еще увидимся.

Она с готовностью ответила:

— О да, шериф. Мне бы очень этого хотелось.

Я обеспокоенно уточнил:

— Если Джимми будет доставлять вам неприятности, я — всего в двух кварталах. В пансионате Барбары Ханссон.

Она мило улыбнулась и успокоила:

— Не беспокойтесь о Джимми, шериф. Я могу справиться с ним. Он любит меня слишком сильно, чтобы доставать.

Затем она повернулась и медленно поднялась по лестнице. Хорошо запомнившееся покачивание этих круглых мускулистых булочек напомнило мне о бесконечных ночах страсти, которые мы делили вместе. Я знал, что она была слишком хороша для Джимми. А также я знал, что мы с ним встретимся опять.

***

Я занялся этим, как любой обычной полицейской операцией. В некотором отношении оно так и было. Я собирался предотвратить убийство, так что, должен был знать каждую деталь в раскладе. В результате, остаток дня и весь следующий день я проводил расследование.

Я хорошо осознавал тот факт, что если остановлю убийство Мэвис, многое изменится в хронологии событий. Может быть, это было эгоистично с моей стороны, потому что будут неизбежные последствия. Но то, что произошло в двадцать первом веке, уже случилось в моей хронологии, так что оно уже не имело шансов «НЕ случиться».

Было ясно, что сила, приведшая меня в текущий момент времени и бывшая, как я полагал, любовью, что мы испытывали друг к другу, влияла на отношение Мэвис ко мне. Если бы это было не так, я уверен, ее бы не привлекло ко мне так быстро. В конце концов, я только что встретил ее, и у нее был здесь парень.

Парень, похоже, будет проблемой. Я не думал, что Мэвис любит его так уж сильно, просто ей в жизни нужен мужчина. Это была одна из ее особых черт. Она не могла быть счастливой без парня, которому можно было бы посвятить себя. И она была преданно верна тому, кто был этим счастливчиком.

По моему не очень скромному мнению, Джимми был бомжом. За годы работы в полиции я видел тысячи таких же, как он. Он был слабым, оторванным от реальности и самовлюблённым маленьким человечком, главным желанием которого было иметь немного денег и крепкий член.

Но настоящим виновником, как я уже знал, был Феликс Уинн. В последний раз, когда я видел Уинна, он лежал мертвым в доме для престарелых. Я знал, что он не будет похож на мумию, как он выглядел тогда. Так что, я хотел взглянуть на него.

Боже! Я начинал думать о двадцать первом веке как о «тогда!» Это сбивало с толку, удерживая мою хронологию.

Во всяком случае, я хотел оценить Уинна в качестве молодого человека. Но я должен был сначала найти его, а здесь интернета не будет еще пятьдесят лет. Так что, мне пришлось осваивать старомодную технологию.

Она оказалась на удивление эффективной.

Я шел по Мэйн стрит к телефонной будке на углу Линкольна и Лафайета. Внутри был таксофон. Я не видел таких с детства. Но он нужен был мне не для того, чтобы позвонить, мне нужна была телефонная книга. Она была на удивление тонкой. Конечно, в 1946 году во всем округе было всего несколько тысяч человек, и у большинства из них не было телефона.

Я открыл ее и провел пальцами по странице к Уинну, Феликсу Р. Он жил в западной части города рядом с железной дорогой, вероятно потому, что это место находилось в нескольких минутах ходьбы от средней школы.

Из материалов дела двадцать первого века я знал, что Уинн слетел с катушек, в то время как преподавал там вместе с Мэвис. Мэвис была потрясающе красива. Она излучала эротику, которая могла свести с ума любого мужчину. Но большинство парней подчиняются правилам, а Уинн этого не сделал.

Уинн тискал ее и приставал, то есть делал то, что мы называем сексуальным домогательством. Но еще в 1946 году ребята назвали бы это «флиртом». В любом случае, Мэвис это не нравилось, и она пожаловалась в департамент образования, но там ее проигнорировали. Пока однажды Уинн не сорвался и не попытался трахнуть Мэвис прямо на ее учительском столе.

Крики Мэвис о помощи привлекли народ, и пара учителей-мужчин оттащила Уинна от нее. Все это было настолько неслыханным и неловким для департамента, что они скрыли это, уволив обоих. Это было справедливо? Тогда они думали так.

Результатом было то, что парень, явно невменяемый, бродил вокруг нее в ожидании своего следующего выстрела в объект своей одержимости. Это закончится убийством Мэвис, если я не сделаю чего-нибудь.

Я крутился у хижины Винна. Она была сделана из покоробленных досок и выглядела так, будто эти две комнаты — толчок на две кабинки. Было еще очень жарко. Он сидел на крыльце в майке-алкоголичке и штанах на подтяжках. Я припарковался и подошел к нему. Он встал, с подозрением глядя на меня.

Он был крупнее Джимми, и даже большинства людей в то время. Он выглядел, где-то на метр семьдесят и восемьдесят килограмм. Очевидно он считал себя мачо, густые черные волосы были зачесаны назад ото лба и смазаны тем, что тогда называлось тоником для волос. В основном, это было масло.

У Уинна были такие же тонкие усы, как у Дока. Кларк Гейбл по-прежнему был иконой среди ведущих актеров кино. У него были маленькие глазки-бусинки по бокам от слегка великоватого носа и тонкие злые губы.

Я сделал самое невинное выражение лица туриста и сказал:

— Я заблудился, мистер. Вы не знаете, где находится Фолл-Крик?

Уинн оглядела меня с ног до головы. Он был высокомерным сукиным сыном. Но я хотел выглядеть беспомощным туристом, поэтому отвел глаза, как будто испугался.

Уинн сказал:

— Убирайся от моей недвижимости, или я пристрелю тебя.

Я сказал:

— Не надо быть таким, приятель. Я просто спросил направление.

Уинн поднялся и вошел в свой домик. Я понял, что он собирается вынести ружье.

Боже, помоги мне, это было искушение. Я мог бы просто застрелить его прямо там и тогда, и покончить с этим. Я знал много мест, где можно похоронить тело. Но я хотел разыграть все как можно ближе к тому, что произошло. Я просто должен был опознать его.

Так что, я повернулся и побежал обратно к своей машине. Уинн, смеясь, выстрелил в воздух. Я завел Форд, поспешно выехал обратно на дорогу и вернулся в город. Я видел своего противника и понял его. Теперь оставалось только ждать раздачи карт.

***

Был закат, и я наблюдал из машины, припаркованной напротив квартиры Мэвис, сгорбившись в кресле. Я был полицейским очень долгое время, и мог вести наблюдение за целью очень грамотно.

Никто меня не видел.

Я не виделся с Мэвис после пикника. Но я уже видел ее одежду. Она спускалась по ступенькам в том же наряде, что был на ней, когда я встретил ее в будущем.

Она явно надела свой лучшим наряд. На ней была короткая шерстяная юбка, демонстрировавшая фантастические ноги, старомодные чулки со швом сзади, семисантиметровые каблуки и красивая белая блузка. Весь ансамбль увенчивала короткая шерстяная куртка, которая подходила к ее юбке.

Судя по погоде, она была одета в свой единственный хороший наряд. Он хорошо смотрелся даже в восьмидесятых годах, а солнце уже давно зашло. Только девушка, желавшая произвести впечатление, могла носить что-то подобное в этой жаре.

Она стояла под фонарём перед клиникой Дока, ожидая автобуса до Кадотта. Тот шел вверх по Стэйт 27 вплоть до Корнелла.

Автобус остановился. Она вошла в него, и он отъехал, повернул направо на 27-ю и медленно направился к Кадотту и возможной судьбе Мэвис.

Я переключил на Форде передачу и последовал за ним.

Мэвис вышла прямо перед Креcентом. Это место все еще существует в следующем столетии. Оно похоже на старый сарай, превращенный в бар. Фактически единственным отличием была вывеска, освещавшаяся одной зеленой лампочкой, а не современным неоном. Мэвис поднялась по ступенькам к крыльцу и вошла. Я припарковался и ждал пятнадцать минут. Там была большая вечеринка. Люди сновали туда-сюда, и многие из них были пьяны. Я вспомнил, что это было поздравление с возвращением домой для одного из местных жителей. Он только что вернулся со Второй мировой войны.

Мэвис выделялась среди всей этой оживленности

Рядом с ней сидел Джимми, властно положив руку ей на спинку стула, покуривая Лаки Страйк и обмениваясь шутками со всеми своими друзьями.

Перед ними обоими стояли напитки. Я знал, что попало в напиток Мэвис. Я прочитал результаты вскрытия. Присутствие хлоралгидрата было частью материалов дела.

Оглянувшись вокруг, я увидел пару вещей. Уинн сидел в баре и курил, не находя себе места: ни дать ни взять тот пес, что принюхивается, откуда дует ветер.

Другим было лицо Мэвис. У нее было черные глаза!!

Я слышал, что люди, когда теряют самообладание, видят красный цвет. Я никогда не испытывал этого явления — до сих пор!! Мой мозг полицейского кричал на меня, чтобы я успокоился, поскольку моя миссия состояла в том, чтобы предотвратить убийство Мэвис. Но часть меня, которая любила мою жену, тянулась к Аспу.

Асп можно носить в кармане, но он расширяется одним движением руки в шестидесяти сантиметровую боевую дубинку. Рецептура металла такова, что кончик дубинки является гибким словно кнут, разгоняясь до скорости, близкой к сверхзвуковой. Следовательно, результат удара Аспа похож на выстрел.

Мои эмоции были слишком взбудоражены. Мне пришлось выйти, прежде чем я наделаю глупостей. Я встал и выбежал за дверь. Добравшись до парковки, я наклонился и уперся руками в колени. Я делал глубокие вдохи, пытаясь вернуть самообладание.

Через некоторое время мой расплавленный докрасна гнев утих, и я повернулся, чтобы вернуться внутрь, и тут услышал насмешливый голос:

— Что случилось, зассал подраться со мной? Мэвис неуважительно отнеслась ко мне, и я избил ее и продал ее задницу Феликсу Уинну. Теперь — твоя очередь.

Я посмотрел в тщеславное ухмыляющееся лицо Джимми Роулинса. Он стоял там со всей своей неуместной дерзостью, а полукругом за ним выстроились около восьми его друзей. Друзья способствовали его ошибочному чувству уверенности в себе.

Я подумал: «Гроши с небес!» Этот дурак ударил мою жену и дал ей наркотики, так что теперь я собирался выставить ему счет!! Мысль о том, что этот придурок использовал свои кулаки на нежном теле Мэвис, привела меня в бешенство. Я сказал, пытаясь изгнать горячность из голоса:

— Хорошо, мальчик, давай.

Идиот встал в стойку, как маркиз Куинсбери, поднял кулаки, левую ногу выставил перед правой.

У меня не было времени прыгать как джентльмен Джим. Так что, я сказал с отвращением: «Ты серьезно?!» — и пнул его в промежность.

Со стороны Джимми было очень любезно расставить свои ноги, что сделало удар намного более эффективным. Я вложил в него всю свою неудержимую ярость, и он подкинул Джимми на пятнадцать сантиметров от земли.

Он издал громкий сдавленный хрюк и согнулся пополам. Это было удобно, так как означало, что мне не нужно было высоко поднимать колено, чтобы ударить им по его лицу. Я услышал, как ломались лицевые кости. Джимми-мальчик теперь не будет таким красивым или же мужественным, как раньше.

Он упал на землю. Я наклонился, схватил его правую руку и выдернул ее из его тела. Затем вонзился в нее пяткой. Он мучительно закричал. Громкий хруст костей был музыкой для моих ушей. Это может показаться жестоким, но именно эта рука ударила мою жену. Отныне он не сможет ею сделать то же с другими женщинами.

Все это заняло, возможно, пять секунд. Я повернулся к его друзьям, вытащил Асп, раздвинул его легким движением руки и сказал:

— Кто из вас, придурков, следующий?!!

Самый большой из них закричал: «Это нечестно!» — и бросился на меня. Я — эксперт во владении Аспом. Им надо быть, если вы занимаетесь полицейским делом. К тому же, я спешил вернуться в Мэвис. Так что, я подкосил его колено одним ударом. Я не знаю, насколько развита ортопедическая хирургия в сороковых годах, но был уверен, что НЕКОТОРЫЕ связки они сшить смогут.

Я повернулся, махая Аспом, и кричал:

— Кто-нибудь еще?!!

Крысы разбежались. Джимми лежал на земле в позе эмбриона и громко стонал. Сам он был в дерьме. Другой парень плакал, как маленькая девочка.

Все это отвлекло меня не более чем на двадцать минут. Но когда я вернулся в зал, то к своему абсолютному ужасу обнаружил, что Мэвис там больше нет. Хуже того, Уинна тоже не было.

Я бывал в трудных ситуациях, не хуже, чем в тот день, когда потерял Мэвис. Но этот пустой стул чуть не убил меня. Я пробормотал себе под нос: «Только не снова!!» — и ринулся к своей машине.

Единственным логичным местом был дом Уинна. Я знал, где он жил, благодаря вчерашнему визиту. Я не знал, насколько он опередил меня, но это не имело значения. Я собирался прибыть туда вскоре после начала любых мероприятий, которые он запланировал.

Висконсин 27 была заасфальтировано, но это была все еще очень узкая дорога. У моего верного родстера 1940 года был один из классических двигателей Ford 239 с плоской головкой, столь любимый гонщиками пятидесятых годов. Я не знал, на чем ездил Уинн, но был уверен, что я быстрее.

Я проехал примерно двадцать девять из тридцати двух километров между Кресендом и домом Уинна со скоростью сто двенадцать километров в час. И это по дорогам сороковых годов на автомобиле сороковых годов. Чуть быстрее, и я был бы в деревьях.

Я был почти в черте города, когда машина начала дрожать и качаться. Я инстинктивно притормозил. Это оказалось мудрым решением, потому что как раз в этот момент взорвалась задняя правая шина.

Я бормотал себе под нос: «Черт, черт, черт, черт!» — пока не затормозил на обочине.

Некоторые люди сидели бы там, в отчаянии стуча по рулю. Но я был в состоянии паники, и адреналин тек по жилам.

Я был все еще примерно в одном и двух десятых километра от точки, где 27 пересекает Мэйн стрит, а затем еще полтора километра обратно к дому Уинн. Но вчерашняя тщательная разведка окупилась. Я знал, что 27-я загибается в город. Если бы я ехал на машине, то проехал бы до перекрестка, а затем повернул направо, чтобы вернуться из города к дому.

Но по прямой через лес и через недавно вспаханное поле там было всего полкилометра.

Я выпрыгнул из машины и бросился к деревьям, летя так быстро, как только мог. Я перепрыгнул ручей Бридж-Крик и нашел тропу в окружающем подлеске, которая вела к открытым полям вокруг средней школы.

Было около 11: 00 вечера, но луна была полной, стояла безоблачная июльская ночь. Пока я пробивался, я следил за временем.

Прошло около часа, с тех пор как я последний раз видел Мэвис. Не надо было много времени, чтобы наркотик привел ее в состояние, в котором Уинн смог вытащить ее из бара. Уинн не спешил возвращаться домой, потому что не знал, что его кто-то преследует, и у него впереди была вся ночь.

Я подумал, что он опережает меня, вряд ли более чем на пятнадцать минут. Я бежал изо всех сил, когда пересекал фермерское поле, на котором приютилась лачуга Уинна. У меня не было времени хитрить.

Там была только одна дверь — передняя. Уинн, мог бы ожидать за ней с дробовиком. Но он не знал, что я приду. Я также знал, что он занят другим.

Моя кровь кипела. Но я, все же, нашел время, чтобы при тормозить, подкрасться к крыльцу и тихо открыть дверь. До меня донеслось бормотание. Они были в спальне.

Я двинулся в этом направлении, полностью раздвинув Асп.

Я слышал, как Уинн самодовольно говорит:

— Теперь ты — моя женщина. — Затем — затрудненное дыхание и звук смачного поцелуя. За этим последовал громкий рев боли и пощечина.

Я знал, что Мэвис прокусила ему губу, и он ударил ее. Она сказала мне это во время расследования. Она тогда использовала какой-то неженственный язык для описания мужских достоинств Уинна. Ее голос был прерван булькающим звуком. Уинн откинулся назад, душа Мэвис. Я был уже в тридцати сантиметрах от кровати.

Волосатая задница Уинна была прочно зажата между широко расставленными ногами моей жены. Он своими ногами удерживал их раздвинутыми.

Его позиция была восхитительно удобной, потому что это дало мне много места в его недвижимости. Послышался характерный треск, когда верхушка Аспа двигалась на сверхзвуковой скорости. И первый удар попал прямо в основание его мошонки.

Удар звучал как попадание девятимиллиметровой пули в арбуз. Я знал, что Уинн теперь до конца своей жизни не сможет заниматься сексом. Простата находится прямо над этой областью, и я был уверен, что взорвал ее вместе с яйцами.

Уинн взвизгнул и взлетел в воздух. Для всего мира он выглядел как рыба марлин, пытающаяся сорваться с крючка. Уинн снова упал на Мэвис, которая громко вдохнула и начала корчиться, пытаясь вернуть себе дыхание.

Ублюдок был совсем вялым, когда я схватил его за густые жирные волосы и оттащил от своей жены. Я хотел рассказать ему обо всех креативных вещах, которые собираюсь сделать с ним. Но увидел, что напрасно потрачу дыхание. Феликс Уинн был мертвее дверного гвоздя. Боль, должно быть, оказалась слишком сильной.

Ну, я с самого начала знал, что у него слабое сердце.

Все, что я должен был сейчас сделать, это вытащить нас оттуда. Я был уверен, что смерть Уинна будет признана от «естественных причин». Не было никаких обычных признаков насилия, и криминалистика в 1946 году никогда бы не догадалась, что фиолетовая отметина на его яйцах была следом от удара Аспа.

Итак, Уинн был мертв, а Джимми-мальчик очень долго будет лежать в больнице. В общем, хорошая работа за день.

Я не предвидел никаких юридических трудностей с Джимми. Это был сельский Висконсин сороковых, а не политкорректное общество двадцать первого века. Там никогда не преследовали за драку; особенно если драка была спровоцирована пострадавшей стороной и восемью его друзьями.

Я посмотрел на Мэвис. Она, корчась, лежала голой на кровати, все еще пытаясь вернуть дыхание. Ее тело было таким же невероятным, как и прежде, даже если оно и было измазано спермой Уинна.

Я подошел к кровати и сел на нее. Она вздрогнула. Я представлял себе, что последнее, чего она хочет, — это чтобы ее коснулся мужчина. Так что я мягко сказал:

— Теперь ты в безопасности, Мэвис. Никто никогда не повредит тебе снова. Ты — моя жена, и я обещаю, что буду защищать тебя своей жизнью.

Она перестала корчиться и начала рыдать. Ее было жалко. Я сказал смиренно и почтительно, как только мог:

— Можно я помогу тебе; просто чтобы успокоить? Я не такой, как этот парень.

Она горестно кивнула и села. Не говоря ни слова, она обняла меня за шею и рыдала у меня на плече. Я держал ее и просто повторял снова и снова своим самым успокаивающим тоном:

— Все в порядке, любовь моя. Я сейчас здесь и никогда тебя не оставлю.

Она, наконец, перестала плакать. Я сказал:

— Если ты можешь идти, моя машина просто на другой стороне леса. Если нет, я понесу тебя.

Она начала вставать и рухнула обратно.

Я сказал:

— Могу ли я помочь одеть тебя?

Она снова кивнула. В тот момент она не говорила ни слова. Я взял ее трусики, и натянул их по ее длинные красивым ногам и зрелым, круглым бедрам. Она лежала, никак не реагируя.

Я усадил ее и нежно помог ей надеть рубашку, застегивая ее на сочных грудях. Я делал это, не касаясь их, а потом накинул на нее ее стильное короткое пальто. Затем я сложил все остальное — шляпку-таблетку, чулки, пояс, бюстгальтер и обувь — в ее сумку-мешок.

Я взял свою жену и унес ее в ночь. Она обхватила меня правой рукой за шею, а голову положила мне на плечо. Она была легкой, как перышко. Я и забыл, какая она изящная.

Прогулка по полям и лесам была волнующей. Я держал ее на руках, думая: «Должно быть я умер где-то в двадцать первом веке. Но это не имеет значения. Я жив в этом, и она — в моих руках».

Я был счастлив, впервые с того катастрофического дня в ноябре будущего; это было либо десятилетие в прошлом; или семьдесят лет в будущем. Боже! Это сбивало с толку.

Я уже заметил одну странную вещь. При перестройке космоса наши относительные возрасты были сохранены. В 1946 году Мэвис было двадцать пять лет, в реальном же времени я был ближе к пятидесяти двум. Но я вернулся к тридцатидвухлетней версии себя в этой реальности, и поверьте, я могу почувствовать разницу.

Насколько я знаю, теперь я был так же мертв, как и Мэвис, когда я ее встретил. Или, может быть, это был просто счастливый сон кого-то, кто лежит в глубокой коме. Это не имело никакого значения. Я был с ней в яркой послевоенной Америке, и это было все, что меня заботило. Как будто мы оба получили полный ресет.

Я открыл переднюю дверь Форда и посадил ее на пассажирское место. Я закрыл дверь, и она тут же упала поперек переднего сиденья. Тот факт, что Мэвис все еще находился под воздействием препарата, было хорошо. Возможно, она мало что вспомнит о том, что произошло.

Я поднял машину на домкрате и поменял колесо. Во время смены колеса моя рубашка промокла, и я был измотан. Я не мог привезти ее обратно в дом Ханнсон. Так что, я поехал в единственное другое логическое место: квартиру Мэвис. Я знал, что Джимми больше туда не вернется.

***

Я проснулся в яркий и солнечный день первого августа. Я спал в единственном удобном кресле Мэвис и все еще был одет в клетчатую рубашку с коротким рукавом и брюки хаки.

Я посмотрел через комнату и увидел серьезные глаза, изучающие меня с кровати. Она сидела, все еще в одежде, которую носила прошлой ночью и подозрительно спросила:

— Кто ты?

Я шутливо ответил:

— Твой рыцарь в сияющих доспехах, к вашим услугам, мадам.

Мэвис посмотрела с сильным недовольством и опять спросила:

— Нет, кто ты на самом деле? — Кажется, это имело смысл, мне нужен был перерыв между прошлой ночью и нашим будущим вместе.

Мэвис была жива и дышала, а не была похоронена в безымянной могиле в Николет. Так что, перед нами была целая жизнь. Но переход в эту новую жизнь должен был быть тщательно спланирован.

Даже без наркотиков и изнасилований прошлой ночью я знал, что дискуссия будет жизненно важной для нас обоих. Я просто не мог снова потерять ее.

У меня не было утреннего кофе. Так что, я шутя сказал:

— Я никогда не делаю ничего, что затрагивает мозг, пока не выпью свою первую чашку кофе. Давай спустимся к Хот Спот и поговорим там.

Она ответила:

— Мне надо принять ванну и смыть все это с себя, — она указала на свое тело. Я понял, о чем она говорит, и подхватил:

— Полагаю, мне это тоже нужно. Почему бы нам не встретиться там через час?

Она в первый раз улыбнулась и сказала:

— Завтрак с тебя. Тебе много придется объяснить, молодой человек. — Ее неукротимый дух вернулся к ней.

Через час я сидел за столом в Хот Спот. Я принял ванну, поскольку душ в сороковых годах был редкостью, за исключением казарм. Я побрился и оделся в другую мою новую рубашку и почувствовал себя новым человеком.

Я спросил Дот:

— Можешь принести сюда два кофе? — и сел так далеко от всех, как только смог.

Мэвис прошла через несколько минут. Она была душераздирающе красива и явно зла.

На ней был легкий кашемировый свитер «Betty and Veronica», плиссированная юбка, гольфы и оксфордские туфли с кусочком кожи контрастного цвета поперек подъема. Это демонстрировало ее стройные, красивые ноги и удивительную походку. На шее у нее был повязан маленький шелковый шарф.

Мэвис плюхнулась напротив меня. Дот поставила перед ней чашку кофе, и будучи Дот, дерзко спросила:

— Это Джимми тебе поставил? — Два синяка на лице Мэвис не смогли испортить ее красоту.

Мэвис засмеялась и сказала:

— Нет,я столкнулась с дверью, я такая неуклюжая

Вы можете арестовать его?

Я от души рассмеялся и успокоил:

— Я думаю, он сейчас в больнице, и далеко не так хорош, как вчера. Случаются несчастные случаи, ну, ты понимаешь.

Это было также испытанием для Мэвис. До этого она жила и явно трахалась с этим парнем. Интересно, как она отреагирует на «несчастный случай» для своего любовника?

На лице у Мэвис разлилось блаженство, как будто она внезапно узрела Бога, и она сказала со значительным самодовольством:

— Отлично!!

Дот решительно кивнула и засмеялась. У нее под рукой была пара меню. Она передала их нам, повернулась на каблуках и ушла, все еще посмеиваясь. У Джимми явно было не много друзей.

Я взглянул на меню и посмотрел в ярко-зеленовато-синие глаза. Они энергично буравили мой мозгу. Мэвис — очень умная и очень сильная женщина. Прошлой ночью она была избита, накачана наркотиками и изнасилована. Многие женщины были бы уничтожены; не в состоянии справиться. Мэвис же хотела получить ответы.

Я посмотрел на ее безупречное лицо, каждая черта которого была идеально пропорциональна и выровнена под массой вьющихся черных волос; и чувство облегчения нахлынуло на меня. Если я даже мёртв, то и черт бы с ним. Я был там, где хотел быть.

Я сказал:

— Ты закончила обычную школу в О-Клэр и преподавала английский язык в средней школе, так что ты, вероятно, читала Уэллса, верно?

Мэвис выглядела изумленной. Она возмущенно воскликнула:

— Как ты это узнал?! Ты копался в моей личной жизни? У меня есть права, знаешь ли! — избитая, изнасилованная и злющая — это была Мэвис, которую я любил.

Я засмеялся и ответил:

— Расслабься, это часть истории. Но тебе придется открыть свой разум. Ты знаешь «Машину времени» Уэллса?

Она кивнула в знак согласия и подтвердила:

— Я дала задание прочитать это своим ученикам.

Я продолжил:

— А веришь ли ты, что такое могло случиться на самом деле?

Она засмеялась и ответила:

— Это глупо! Конечно, этого не могло произойти! Куда ты клонишь?

Я чувствовал, что дискуссия идет не так, как мне хотелось. Мэвис, скорее всего, уйдет, если я расскажу ей настоящую историю. Так что, я рассмеялся и сказал:

— Я просто хотел узнать, насколько ты открыта, — но едва сказал это, как сразу понял, насколько слабо это звучит.

Она начала мрачно, словно инквизитор:

— Ты назвал меня своей женой прошлой ночью.

Я понял, что не смогу отказаться от ЭТОГО, поэтому сказал:

— Извини, фигура речи; я хотел сказать: «моей будущей женой», — я обезоруживающе улыбнулся и сказал еще: — Я бы добавил: «и матерью моих детей», но подумал, что забегаю вперед.

Она соблазнительно улыбнулась в ответ и сказала:

— Ох-хо!! Уж не слишком ли ты наглый. С чего ты взял, что я вообще обращу на тебя внимание?

Я посмотрел на нее серьезными глазами и ответил:

— Ты почувствовала влечение. Черт, даже Джимми видел это. Я не знаю, что на меня нашло. Но я не вижу жизни без тебя.

Это было слишком далеко за чертой, и в моих словах было слишком много искренности. Потеря Мэвис была настолько ужасна, что я не мог даже говорить об этом без эмоций, проникающих в мой голос.

Это очень обеспокоило Мэвис. Я быстро заткнулся, а Мэвис сердито сказала:

— Как ты можешь говорить что-то подобное? Я ведь даже не знаю тебя.

Я в шутку сказал:

— Может быть, мы были женаты в другой жизни? Может быть, это все объясняет?

Она заерзала, как это делают женщины, когда их эмоции становятся слишком сильными. Я поставил на любовь, которую мы делили, чтобы перейти на неизбежную дистанцию, но этого явно не произошло.

Она сказала с раздражением в голосе:

— Я не знаю, кто ты или почему ты играешь со мной. Но, ДА, я почувствовала, что между нами произошло что-то существенное.

Она разозлилась еще больше и добавила:

— Я не могу понять, что вызывает это, и это беспокоит меня. Я помню большую часть того, что произошло прошлой ночью, включая нежелательный секс, и я знаю, что ты спас меня. Но если ты не можешь объяснить, что только что сказал; тебе нужно отвалить

Хорошо, я подошел к краю. Я попробовал мой самый убедительный голос:

— Пойдем куда-нибудь вдвоем. Ты не поверишь в то, что я тебе скажу. Но я рассчитываю на то, что ты доверяла мне в прошлом, чтобы помочь тебе довериться мне сейчас.

***

Мы вошли в ее маленькую квартиру. Это было уютное место. У нее была гостиная с парой мягких кресел, стол перед окном, на нем стояла маленькая лампа, и торшер рядом с одним из кресел. Это было то самое кресло, в котором я спал прошлой ночью.

Там лежал дешевый, но чистый вязаный крючком коврик, покрывающий крашеный деревянный пол. В паре книжных шкафов стояли стопки книг. Мэвис увидела, куда я смотрю, и скромно сказала:

— Мне нравится читать.

Я знал это, потому что она практически жила в библиотеке, когда мы были женаты.

У стены была аккуратно заправленная кровать. Была еще одна комната — ванная. Похоже, там Мэвис готовила на маленькой плитке.

Я сидел в одном кресле, она — в другом. Я заметил, насколько все было хорошо. В маленькой раковине не было ни мусора, ни кастрюль. Мэвис была отличной домохозяйкой, и было ясно, что опрятность являлась глубинной частью ее личности.

Она пристально смотрела на меня. Два синяка вызывали беспокойство, но не отвлекали ни от ее фарфоровой кожи, ни от естественной формы и глубокого интеллекта ее глаз. Ее густые черные брови были выгнуты. Она ждала, когда я расскажу свою историю.

Ну, что ж, как говорится: «Назвался груздем — полезай в кузов».

— Все что я собираюсь сказать тебе — правда. У меня нет возможности доказать это. Но я хочу, чтобы ты доверяла своим чувствам. Они помогут тебе увидеть, что я честен.

Я вздохнул и начал:

— Мы были женаты девять лет. Мы были очень сильно влюблены друг в друга. У нас есть прекрасная дочь по имени Ава. Это — единственное доказательство того, что у меня все это было.

Я порылся в кармане и вытащил свой мобильный телефон, который был выключен. Мне нужно было сохранить заряд батареи для этого самого момента.

Я увидел, что Мэвис собиралась взорваться, но затем отвлеклась на телефон, и выглядела озадаченной.

— Что это?

Я сказал:

— Это мой телефон. Так мы делаем телефонные звонки в двадцать первом веке.

Мэвис сначала пропустила это, но потом оно ударило ее. Она изумленно воскликнула:

— Подожди!!! Ты сказал двадцать первый век?! — Она не верила своим глазам.

Я пошутил:

— Закрой рот, а то мухи залетят.

Когда телефон загрузился, я сказал:

— Я не могу использовать его здесь, чтобы сделать телефонный звонок, потому что это зависит от других технологий. Но он подтвердит то, что я собираюсь сказать.

Мэвис выглядела не убежденной. Интересно, кто бы отреагировал иначе, если бы в их гостиной появился совершенно незнакомый человек и раскрутил совершенно нелепую историю, подобную моей.

Я посмотрел ей в глаза, желая, чтобы она поверила моим словам, и сказал:

— Я знаю, что то, что я говорю, звучит глупо, и я, вероятно, пугаю тебя. Но думаю, ты видишь, что мой телефон не из этой эпохи.

Она нерешительно кивнула.

В этот момент на экране появился рабочий стол. Он показывал недавнюю фотографию Авы в форме черлидинга Барсуков. Она была потрясающе красивой, точной копией своей матери.

Мэвис сказал ошеломленно:

— Где ты взял эту мою фотографию?

— Это не ты, это — наша дочь Ава. Ей двадцать один год, и еще три дня назад она была моим единственным воспоминанием о нашей с тобой совместной жизни.

— Я знаю, что твой опыт с мужчинами говорит тебе, что ты была бы дурой, доверившись мне. Но позволь заверить тебя, наша любовь была настоящей, и эта молодая женщина является ее плодом. Мэвис выглядела так, словно страдает от сенсорной перегрузки. Это было понятно. Любой нормальный человек отреагирует так же. Я сказал умоляюще:

— Я поставил свою жизнь и счастье на один бросок костей, и я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе поверить, что то, о чем я говорю, — это правда, — и покорно добавил: — Но мы уже прошли событие, которое нас собрало вместе. Поэтому я приму твое решение, если ты решишь жить без меня.

Я посмотрел на нее, пытаясь передать мою искренность, а потом добавил:

— В будущем я был довольно хорошим адвокатом в этом городе, и мне уже предложили временную должность шерифа. Если я застряну в сороковых годах, то планирую принять это предложение.

Затем я откинулся на спинку кресла и стал ждать ее реакции.

Мэвис — очень сильная и практичная женщина. Когда я впервые встретил ее, она, в конце концов, сумела принять новую реальность, и смело справилась с ней. Большинство людей не смогли бы сделать корректировку.

Я рассчитывал, что ее гибкий ум сумеет признать, что мы будем любить друг друга в будущем, даже если бы моим единственным доказательством было изображение, записанное с помощью технологии, которую она никогда не поймет.

Так что, я сидел в растрепанных чувствах. Человек, вокруг которого я построил свою жизнь, был совершенно незнакомым. Но мы когда-то любили друг друга, и наши отношения показали, что магия действовала на протяжении десятилетий.

Мэвис смотрела на меня с лицом, похожим на маску от концентрации.

Я сказал так любезно и нежно, как только мог:

— Ты тогда появилась однажды ночью из ниоткуда. Ты думала, что это — сегодняшний день, первое августа 1946 года. Я был шерифом, и позаботился о тебе, пока мы пытались выяснить, кто ты и откуда пришла.

Мэвис выглядела недоверчивой. Я поспешно продолжил:

— Мы провели расследование, и в итоге пришли к выводу, что ты была убиты Феликсом Уинном.

Мэвис выглядела совершенно ошеломленной. Она поняла, что я говорил о прошлой ночи. Я мягко добавил:

— Мы закрыли дело, хотя предпосылка о том, что ты раскрыла собственное убийство, была сумасшедшей.

Мэвис рассмеялась и сказала:

— Это самая нелепая история, которую я когда-либо слышала.

Я бросился заканчивать:

— К тому времени мы были очень влюблены друг в друга, и в конце концов, поженились. Мы зачали Аву еще до свадьбы. Но время было для нас несущественным.

Я мог видеть, что Мэвис снова начинает нервничать, поэтому вытащил свой второй козырь. Я сказал:

— У нас была счастливая жизнь в нашем доме. Ты знаешь, где располагался этот дом?

Она озадаченно покачала головой, понятия не имея, почему я даже задал этот вопрос. Я сказал с все возрастающей уверенностью:

— Там у нас был пикник. Я знаю, у тебя был отклик. Я мог это видеть.

Впервые Мэвис посмотрела на меня так, будто начала мне верить, и я добавил:

— После девяти лет супружеского блаженства тело откопали. Ты исчезла в тот же момент; оставив меня и Аву одних.

Мэвис выглядела еще более задумчивой. Итак, я вскрыл свою последнюю карту, сказав:

— Я — простой парень и практичный человек. Я не знал, что случилось что-то сверхъестественное. Но я похоронил тело, которое они выкопали, возле моего дома, — и добавил с мрачным акцентом: — Ты стояла на собственной могиле, когда упала в обморок!

Мэвис выглядел ошеломленной. Было похоже, что ее восприятие в тот момент укрепило принятие ей истины. Это чувство ошеломило ее.

Некоторые женщины могут плакать. Некоторые бы взбесились. Другие бы разозлились. Мэвис реагировала по-другому. Я обнаружил это в ту ночь, когда она впервые услышала о своем убийстве.

Она может быть умной и практичной. Но Мэвис — глубоко интуитивный человек. То, как она себя чувствует и как реагирует, является для нее лучшим показателем истины.

Она ни в коем случае не простофиля, просто она доверяет своим глубоким инстинктам. По сути, Мэвис слушает то, что говорит ей ее сердце. Следовательно, было почти неизбежно, что она попытается проверить то, что я только что ей сказал.

Мэвис поднялась со стула во всем своем женском великолепии, уверенная в своей сексуальности. Она взяла меня за руку и без слов подвела к кровати, затем толкнула, заставив сесть на нее. Взгляд, который она бросила на меня, очаровывал.

Она села рядом со мной и, повернувшись ко мне лицом так, что губы были в пятнадцати сантиметрах от моих, сказала, тяжело дыша:

— Давай проведем небольшой эксперимент, чтобы выяснить, правдива ли эта нелепая история, которую ты только что рассказал мне? — Затем она обняла меня одной рукой за шею, схватила за затылок другой, и мы поцеловались, впервые за десять лет.

Это было как прикосновение к проводу под напряжением. Удар эмоций вспыхнул во времени и уничтожил все ужасные сожаления и страдания; и все колебания. Она откинула голову назад, ошеломленная ощущением. Затем ее глаза затуманились вожделением, и она потащила меня к себе.

Ее рот широко открылся в приветствии. Она безумно стонала, когда ее язык искал мой. Она начала отклоняться назад, не отпуская меня, пока полностью не откинулась на кровати. Мы оба были одеты.

Я жадно целовал ее, играя с одной из ее великолепных грудей. Она застонала и ее затрясло. Я схватил и покатал в пальцах один из ее затвердевших сосков. Он торчал, как Эмпайр Стейт Билдинг, над Мидтауном, хотя на ней был бюстгальтер сороковых годов.

Ее движения сразу стали возбужденными. Затем она откинулась на спину, широко открыв рот, и начала громко дышать через нос. За этим последовал стонущий, дрожащий оргазм, который почти снес нас обоих с кровати.

Я знал, что Мэвис был эротически чувствительной. Но я НИКОГДА не видел такого представления. Наконец, она достаточно успокоилась, чтобы открыть глаза. Ее прекрасная грудь вздымалась, как Атлантика на северо-востоке, и она все еще тяжело дышала, как гончая, на горячем крыльце Джорджии.

Я смотрел на нее с удивлением и думал: «Какая женщина!!!»

Она пробормотала:

— Что со мной случилось? У меня в жизни не было такого оргазма? — Потом, выглядя озадаченной, сказала себе: — Мы же ничего не делали, кроме как целовались.

Затем усмехнулась и соблазнительно заявила:

— Вероятно это меня убьет, но ты должен трахнуть меня прямо сейчас.

Ее юбка, трусики и свитер отлетели как по волшебству. Я видел ее великолепное тело с его крутыми изгибами и мягкими выступами много раз за прошедшие годы. Но вновь открывать его — все равно что наблюдать за великолепным закатом. Возможно, вы видели его миллион раз. Но вам никогда этого не будет достаточно.

Я предполагал, что будет некоторая прелюдия. Особенно я хотел ласкать эти круглые, полные груди. Но она опрокинула меня на себя, как только мы вернулись к объятиям.

Затем она подняла ноги, схватила мой и без того твердый член с явно сильным желанием и вставила его в чан с кипящим медом.

Она взвизгнула от ощущений. Я взглянул на окна. Они были широко открыты, чтобы уловить освежающий утренний ветерок, а Мэвис уже становилась настолько шумной, что я боялась, что люди, идущие по улице, подумают, что я здесь убиваю ее.

Это был обычный миссионерский трах. Мэвис подняла свои красивые стройные ноги так высоко, что они прижались к ее рукам. Я подумал про себя: «Женщины! Гибкий секс!» А она с энтузиазмом встречала каждый мой удар, хныкая:

— Ууухх... уухх... аааа... аааа... — множественны мокрые хлопки и запах возбужденной женщины сводили меня с ума.

Все это было эротически мотивирующим. Но что было невероятно особенным, так это то, что я трахал ЕЕ.

Я НЕ просил вернуться в это место. Я никогда не думал, что это МОЖЕТ произойти. Я жаждал Мэвис почти одиннадцать долгих лет. И сейчас; называйте это судьбой или последними мыслями умирающего. Но, как бы невероятно это ни казалось, я занимался любовью со своей