Неприкасаемая

Я извивалась на диване от томления, выгибалась ей навстречу, открывая грудь. Мне хотелось, чтобы она проникла под платье, сняла лифчик, и прикоснулась с обнаженной груди, дерзко подергала соски. Она это поняла, и прошептала мне на ушко:

— Не спеши, малыш. Дай мне насладиться.

Оставив грудь в покое, она медленно заскользила вниз. Для этого ей пришлось немного наклониться, и мое лицо уткнулось в ее грудь. Ощутив, как ее пальцы бродят внизу моего живота, я не смогла сдержать стон.

— Я хочу тебя, Оля! — уже плохо соображая, что говорю, я раздвинула ноги. И тут, наконец, она выплеснула немного страсти, и задрала подол моего узкого платья.

— Сними это.

— Что? — не поняла я.

— Херню эту нейлоновую. — она имела ввиду колготки.

Я изогнулась, привстала и кое-как содрала с себя Омсу, при этом разорвав. Пока я стягивала их, Оля целовала меня, и крепко держала за талию. Когда я уселась обратно, она проскользила ладонями по моим бедрам и стянула платье до пояса. Пощупав немного мой живот, которого я очень стеснялась, она осторожно спустилась руками вниз, к самому горячему и сладостному месту моего тела. Когда ее ладонь опустилась на трусики, мне показалось, будто между ног плеснули горячей воды, такое вожделение меня захватило.

Медленно потирая и поглаживая, она принялась исследовать мою промежность, но в трусы не подныривала. А я хотела...

— Такая горячая. Я же вижу, ты хочешь. — Голос Оли стал еще ниже, чем обычно, и я поняла, что она тоже очень возбуждена.

— Очень хочу. — подтвердила я заплетающимся языком.

Ее ладонь скользила между моих бедер, пальцы пробегались вдоль половых губ, она безошибочно отыскала под тканью трусиков клитор, и несколько раз пощекотала его подушечкой большого пальца. Стоило ей задержаться на нем подольше, и я, наконец, разрядилась, кончив прямо в одежде, в трусах, на диване...

Сообразив, что я кончаю, Оля страстно поцеловала меня, а после фамильярно хлопнула рукой по лобку. Не знаю, что меня поразило больше: то, насколько это развратно, или то, насколько мне это понравилось.

Ничего не говоря, она обошла диван, взяла меня за руки и подняла. Такая сильная!

Встав, я побоялась упасть от нахлынувших чувств и вина, вперемешку с опьянением от сладостного оргазма. Она обняла меня и повела в другую комнату, где, как я догадывалась, нас ждала кровать. По пути туда Оля сняла с меня платье, и пару раз крепко прижала к себе, тяжело и с шумом выдыхая. Я догадывалась, что мой оргазм на диване был легкой прелюдией.

Оказавшись на кровати, мы просто сцепились в какой-то клубок, она валяла меня и катала, несколько раз даже легко укусила шею и плечо. Я сделала попытку перекатить ее и оказаться сверху, но она была слишком сильная и высокая, мне не удалось. Несмотря на уже полученный оргазм, я хотела еще и еще, все внизу напряглось до такой степени, что казалось, сейчас что-то выстрелит из меня, как сорванная пружина.

Наконец, Оля меня раздела, полностью. Ничего не говоря, она начала меня ласкать. Прошлась руками по всему телу, а потом задрала мои руки наверх, удерживая их своей сильной ладонью у запястий. Второй рукой она начала меня щекотать, осторожно, неспешно, но все же..

От беглых прикосновений ее пальцев меня обдавало волной сладострастия, казалось, что они дразнят не мои подмышки, бока или грудь, а бегают прямо по клитору, заставляя его наливаться и привставать.

— Я не могу больше. — призналась я, когда она очередной раз пощекотала мой сосок. — Хочу тебя.

И тут я впервые узнала, какой страстной и порывистой она может быть. Она всегда держалась сдержано и даже несколько замкнуто, но только не в постели. Опустившись ниже, Оля мощным движением головы раздвинула мои бедра шире, и опустилась между ними. Она вжала свое лицо в мою промежность и шумно втянула воздух. Я поняла, что она нюхает меня, пробует мой запах, и немного смутилась. Словно почувствовав это, она с восхищением сказала:

— Как ты обалденно пахнешь. Такая вкусная...

И начала меня целовать. Она вбирала губами всю мою плоть, иногда пробегала по вульве языком, а потом снова целовала практически взасос, сопровождая эти жадные поцелуи сдавленными стонами. Нацеловавшись с моей промежностью, она ловко и умело отлизала мой клитор, который расперло кровью от желания, и я опять кончила, выгнувшись в дугу на постели.

Целовались. Опять. Долго и смачно. Когда она целовала меня, то подавалась вперед, будто хотела проникнуть не только языком, но и всем лицом, головой, плечами в мое тело. Мне так это нравилось. Я ощущала себя нежной, беззащитной и в то же время защищенной. Так хотелось обнять ее, почувствовать эти сильные мышцы. Поглаживая ее по спине, я вдруг обнаружила, что она до сих пор не разделась. Потянув за майку, я потащила ее вверх. Но вдруг Оля прекратила меня целовать и резко одернула:

— Эй! Руки!

Я хихикнула и продолжила стягивать майку. Но она отстранилась и резко сказала:

— Не трогай меня. Мне этого не надо.

— То есть, что значит — не надо? — тупила я. До Оли мне не встречались бучи, и я ничего о них не знала. Юлька, с которой мы раньше регулярно трахались, была такой же, как Вероника или Вика, но не бучом. С ней можно было делать, что угодно, под настроение.

— У тебя были раньше такие, как я? — догадалась спросить Оля.

— Нет.

— Ясно. — она немного смягчилась. — Меня нельзя трогать, я этого не выношу. И мне этого не хочется.

— Но почему? — не понимала я. — Как ты кончаешь тогда? Как получаешь удовольствие?

Она хмыкнула и пояснила:

— Я кончаю оттого, что тебе со мной хорошо. Больше мне ничего не нужно.

Давай сразу договоримся, раз уже эту тему подняли. Не трогай меня, не снимай с меня одежду.

Я была в ошеломлении. Почему ей не хочется моих ласк? Как можно кончить только оттого, что мне хорошо? Я не поняла ничего, но согласилась.

Оля почувствовала, что момент первой близости начинает портиться, и быстро исправила ситуацию:

— Иди ко мне, маленькая. Мне так хорошо с тобой. Ты прекрасна.

Обняв меня, она легла рядом, на бок, и крепко прижала к себе. Я была обнажена, разгоряченная, и когда она слегка помяла мне поясницу, я почувствовала слабые толчки желания. Опять!

Оля без слов поняла это, и ее рука скользнула между моих ног. Мы смотрели друг на друга, и я видела, как вспыхивает огонек страсти на дне ее темных глаз. Она вошла в меня пальцем, и начала что-то делать. Я не поняла, что именно. Нет, она не трахала как обычно, этому я уже была научена — Юлька постаралась. Она что-то делала внутри меня, энергично толкала, но в то же время оставалась на месте. Прежде я никогда не испытывала вагинальный оргазм, и не сразу поняла, что он приближается ко мне. Какое-то странное тепло, сладостные судороги подкатывали одна за другой, и вдруг меня чем-то накрыло, и мне показалось, будто я падаю куда-то вниз, утопая в этом тягучем удовольствии. А она продолжала, продолжала

.

— Кончай, кончай малыш. — она горячо шептала мне в ухо, и это подстегивало меня.

— Оля! — я была в таком восторге, мне нехватало воздуха, и в то же время было ощущение полного счастья. Удивительно, но когда этот долгий оргазм закончился, приятные ощущения продолжали накрывать меня волнами, и она продолжала эти таинственные движения. Не в силах даже говорить, я опустила голову ей на грудь и закрыла глаза, отдаваясь этому мучительному удовольствию.

Мы долго лежали так, она периодически целовала меня, шептала что-то нежное, а потом я заснула у нее на груди.

После этой ночи наши отношения развивались очень стремительно. Было очень много секса, разного и яркого. Она умела все: долгие, томные ласки, граничащие с пытками; страстные, огненные и необузданные налеты, от которых я взрывалась дикими оргазмами. Мы трахались везде: дома, в машине, на природе, и даже в лифте. Я просто тонула в блаженстве: она умела меня завести одним только взглядом, а потом ласкала до изнеможения, а иногда и жестко трахала. У Оли были наклонности к доминированию, она любила держать меня за лицо, за шею, иногда даже придушивала, а еще она любила растягивать мои мучения, и не давала быстро кончать. От всего этого я просто сходила с ума.

До этого у меня была только одна постоянная любовница, и хоть Юлька была похожа на мальчишку, все же с ней я ощущала некое равноправие, могла делать все, что хочу, мы менялись ролями, и я не ощущала себя ведомой в этих отношениях. Но Оля была другая. Если с Юлькой я просто трахалась, то ей я отдавалась. Она была главная во всем, даже в постели. Я любила смотреть в ее глаза в момент оргазма, мне казалось, что она тоже испытывает удовольствие вместе со мной.

Очень скоро Оля попросила к ней переехать.

— Я не могу без тебя. — она протянула мне ключи, и я впервые увидела в ее глазах просьбу. Конечно, я согласилась.

К тому времени я уже расспросила свою опытную подружку-лесбиянку о бучах. Вика рассказала мне, что бучи — это самые ебанутые на голову лесбухи, которые считают себя мужиками и ненавидят женственность в себе. Некоторые даже называют себя мужскими именами. Их нельзя трогать, они не раздеваются, не дают себя трахать или даже просто ласкать. А еще они нихрена не делают по дому и ведут себя с женщинами как среднестатистические мужики. Это расстроило меня.

Но не все из рассказа Вики было правдой. Оля и сама классно готовила, никогда не заставляла меня что-то делать по дому. Отвозила меня в институт и обратно на машине, ухаживала, продолжала дарить цветы и подарочки. Она меня берегла. И любила. Я чувствовала себя принцессой, любой мой каприз всегда исполнялся. Но только одного мне было нельзя: прикасаться к ней. Нет, конечно, ее можно было обнимать, целовать, дарить какую-то ласку, но приближаться к груди, или, не дай Бог, к промежности — ни за что. Всяческие мои попытки исследовать ее тело грубо обрывались.

Мы прожили вместе уже год, и я ни разу не видела ее полностью обнаженной. В постель она ложилась в одежде, никогда не снимала мужские трусы, которые она предпочитала женским. На ней всегда была майка или какой-нибудь спортивный топ, а иногда и кофта. Мне это не нравилось, и я даже начала шутить каждый раз перед сексом:

— Опять в кофте? Ммм, все как я люблю.

Она напрягалась от этих шуток, но кофту не снимала.

Однажды я зашла в ванную и обнаружила Олю там. Она принимала душ спиной ко мне

Оно было великолепно, просто восхитительно: сильное, проработанное, стройное. Широкие плечи, крепкая спина, подтянутые ягодицы и ноги. Ее руки вообще всегда меня восхищали, и я возбуждалась, глядя на них, гораздо сильнее, чем если бы увидела какой-нибудь гипертрофированный рельефный мужской член. Я хотела увидеть ее спереди, хотела узнать, чего же она так стеснялась.

Оля почувствовала, что я здесь — наверное, ей стало холодно от того, что я открыла дверь. Резко обернувшись, она увидела меня и тут же нахмурилась. Руками быстро прикрыла промежность, а грудь... Груди не было. Вернее, она, конечно же, была, только не женская. Ее грудь выглядела так, как если бы она была мужчиной, и при этом регулярно качала мышцы торса: слабый рельеф упругой плоти, никакой жировой ткани, как у девочек, никакой притягательной округлости. Маленькие темные соски, прямо как у мальчика.

— Выйди отсюда! — заорала она.

Но я не могла. Я просто прилипла к полу и продолжала разглядывать ее. Заскользив глазами вниз, по просушенному животу с явными очертаниями кубиков, я стремилась разглядеть ее самое таинственное место. Но она хорошо прятала его руками.

— Я сказала, уйди. — Оля злилась, я хорошо знала, какой она была в гневе: лучше было не спорить, и я нехотя ушла, оставив свой интерес неудовлетворенным.

Весь вечер мы не разговаривали, ночью никаких попыток заняться любовью. Меня это угнетало, я хотела поговорить, хотела понять ее, свою неприкасаемую любимую, с которой я так хотела полноценной близости, и в которой она мне отказывала. Она лежала на боку, спиной ко мне, и я обняла ее.

— Оль... — я мурлыкала ей на ухо, потираясь носом о шею. — Ты очень красивая. Тебе нечего стесняться.

Она молчала, но я чувствовала, что ей приятны мои нежные приставания. Я легко поцеловала ее шею, погладила руками живот.

— Я их ненавижу. — вдруг сказала она.

— Кого? — я не поняла.

— Сиськи. Просто ненавижу. Я очень разозлилась сегодня, не хотела, чтобы ты их видела.

— Но почему? Разве ты некрасива? И никаких сисек у тебя нет. Неужели ты не видишь?

— Есть. — упрямо твердила она. — Они есть.

— Ну и что? Ну и пусть даже они есть. Что в этом плохого? — я искренне не понимала ее.

— Они мне не нужны. Мешают. И всегда мешали. Когда мне было 13 лет, и они начали расти, я начала бинтоваться.

— Что? — не поняла я.

— Ну, бинты, эластичные, знаешь? Вот, я ими обматывалась, и они вроде перестали расти, но все равно плоской я больше не была.

Я слушала ее и просто недоумевала. Бинтовать грудь, рисковать своим здоровьем — мне бы даже в голову это не пришло!

— А потом я начала заниматься. Они подтянулись, высохли, но мне все время кажется, что если я брошу качаться, они тут же вырастут, и я превращусь в телку.

— Оль... — я не знала, что сказать. — Ты ведь женщина. Грудь, даже маленькая, у тебя должна быть.

Это была моя ошибка. Я тогда еще ничего не понимала о гендерной идентичности, о ее нарушениях, о том, что Оля в глубине души мечтает не быть женщиной, а быть мужчиной. Мне это было непонятно и странно. Сама того не зная, я ударила ее в самое больное место. Она замолчала, и больше эту тему мы никогда не поднимали.

Со временем между нами начала расти дистанция. Я ее очень любила, была к ней безумно привязана. В ее любви я вообще никогда не сомневалась. Но мне чего-то нехватало

Я не боялась случайно задеть ее грудь, или в порыве страсти приласкать ее влажную плоть, пока она трахала меня пальцами. Ей это нравилось, как и мне. Мы любили прижиматься друг к другу, и смотреть, как моя грудь скользит по ее соскам, а потом целоваться. С Олей все это было нельзя. А я этого хотела, очень. Я хотела близости, полноценной близости с любимой. Она отказывала раз за разом. На все мои робкие попытки заговорить об этом, она отвечала:

— Разве тебе плохо со мной?

Мне было хорошо, очень и очень хорошо. Но я хотела ее полностью, а она оставалась для меня недоступной. Нет, у меня не было потребности овладевать девушкой, чувствовать себя альфа-самкой или что-то подобное. Мне нравилось быть пассивной, нравилось отдаваться ей, растворяться в ее сильных руках. Но я хотела стереть эти границы.

— Я уже устала от постоянного напряжения. Я все время думаю о том, не задену ли твою грудь, не попадет ли мое колено тебе между ног, когда я кончаю. Устала от ссадин на плечах от трения твоей одежды, наконец!

Мы перестали разговаривать. Секс стал реже. Оля не умела разговаривать и разбираться в отношениях. Совсем как мужик, она убегала от любого некомфорта, от любой напряженности, предпочитая не выяснять проблему, а просто игнорировать ее. Но для меня это было невыносимо. Мне казалось, что меня отвергают, что моих ласк не хотят, а значит, не хотят и меня саму.

Через полтора года совместной жизни мне нужно было поехать в другой город, по семейным вопросам. Оля писала мне каждый день, звонила и говорила, что ждет, скучает. Я тоже скучала. Иногда она срывалась на ревность: о да, она была весьма ревнива. Однажды она запретила мне общаться с бывшей одноклассницей, с той самой Вероникой, в которую я была раньше влюблена. Она узнала, что мы переписываемся, и попросила ее показать.

— С ней ты больше общаться не будешь. — сказала она тоном, не терпящим возражений.

Не то чтобы она выносила мне мозг и устраивала сцены, нет. Она вообще была достаточно сдержана и молчалива, но я всегда чувствовала, что она ревнует. Ревнует ко всем и ко всему. Даже к Вике, хотя у нас к друг другу не было вообще никакого интимного интереса с тех пор, как мы проржали в пьяном угаре момент сближения.

И вот теперь мы разлучились впервые так надолго. Меня не было почти два месяца. За это время она накрутила себя до такой степени, что уже практически поверила в то, что я ей изменяю. Когда я вернулась, я узнала, что она мне изменила. И не раз. И не с одной. Это сейчас, спустя 12 лет, став медицинским психологом, я понимаю, какой у нее был бешеный уровень тревоги, с которым она не справилась, и сбросила это напряжение таким вот идиотским способом. Хотя и это не оправдание. Она разбила мне сердце. Я любила ее до безумия, но остаться я просто не могла. Дождавшись, пока она уйдет на работу, я лихорадочно покидала свои вещи в пакеты и съехала. Больше я никогда в жизни с ней не встречалась. Конечно, она искала встреч, пыталась меня вернуть, звонила и писала, ночевала в машине под окнами. Но я ни разу ей не ответила. Это было слишком больно. Я знала, что если увижу ее хоть раз, то обязательно сорвусь, и вернусь к ней.

Прошло так много времени. После Оли у меня были другие, более длительные и гармоничные отношения, я даже побывала замужем. Но я с уверенностью могу сказать, что так, как ее, я никогда в жизни не любила. Наверное, так можно любить только в 20 лет, с трудом отличая страсть от привязанности. Но если сейчас меня спрашивают, была ли у меня в жизни сильная любовь, я сразу вспоминаю ее, свою неприкасаемую сильную Олю, с волевым лицом и жестким темным взглядом, от которого даже теперь, при воспоминаниях, мурашки пробегают по коже.