Мюриэл или итоги работы победившей похоти. глава 14

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Из дневника Сильвии

Папа Дейзи такой милый! Я думаю, что она еще порочнее меня, или — как сказала бы тетя Мюриэл — «более живая», хотя она это и произносит с каким-то особым блеском в глазах. В доме у Дейзи мы очень весело провели время, тем более что там не было ее мамы, чтобы повторять нам, чтобы мы угомонились. Мы много хихикали и обсуждали самые неприличные вещи. Я сказала ей, что у папы в кармане есть большой ключ. «Ой, какая ты глупенькая, никакой это не ключ», — начала было она, но тут к ней в комнату вошел ее папа, чтобы спросить, не хотим ли мы лимонада.

Мы принялись хлопать в ладоши и сказали, что, конечно же, хотим, а он был такой любезный, что принес нам по бокалу, а потом спросил: «А что это — не ключ?» Ой, как мы с Дейзи покраснели! Казалось, мы его очень удивили, и он переспросил нас снова, потому что ему показалось, что это какая-то загадка.

— Ну, папа... не все же предметы, которые входят в маленькие ды¬рочки, являются ключами, не так ли? — ответила Дейзи, и мы обе прыснули со смеху в свой лимонад. Кажется, что мы его чуть рассердили, и думаю, что он посчитал ее дерзкой и грубой. Однако он лишь сказал, что ничего об этом не знает, и быстро нас покинул. Дейзи очень расстроилась, и должна сказать, встревожилась и вся дрожала, когда я уходила, из-за боязни, что теперь ее отшлепают по попе. Я была рада, что ее папа не сопровождал меня домой сам, а перепоручил это слуге, — я очень боялась, что он начнет расспрашивать меня о вещах, на которые мне очень трудно дать ответы.

Я знаю, что имела в виду Дейзи, — я сказала о ключе только чтобы ее подразнить. Я люблю разговаривать о неприличных вещах. Тетя Мюриэл говорит, что в том не будет никакого ущерба, если мы будем заботиться о себе и не позволим чужим мужчинам вторгаться к нам под юбки. Она также говорит, и я ей верю, что папа стесняется целовать меня на ночь, а то, что я сижу у него на коленях, это хорошо. Я чувствовала под попой что-то такое огромное. Я не хотела на этом ерзать, но конечно же немного пошалила. После этого тетя Мюриэл пришла и легла ко мне в кровать и сказала, что я могу возбудить и статую! Она и тетя Джейн всегда заставляют меня кончать своими языками, и мне это очень нравится. Я так роскошно чувствую себя! Они говорят, что это хорошее ощущение. Иногда я лижу киску тети Джейн, а тетя Мюриэл в этот момент лижет мне. У нас такая путаница ног, и я думаю, какая это прелесть!

Тетя Мюриэл, пока она ласкает меня языком, говорит, что теперь мои ягодицы должен раздвинуть мужской член! Но я думаю, что он будет слишком большим для того, чтобы проникнуть туда, хотя она и уверяет, что нисколько. Не могу себе даже представить, кто может это проделать со мной и понравится ли это мне. А тетя Джейн со свойственной ей прямолинейностью сказала: «О, тебе это просто понравится!» — но я в этом не уверена.

Из дневника Филиппа

Мне сказали, что пока я не напишу о своем невероятном опыте, я буду сидеть только на хлебе и воде. Я даже не знаю, кем являлась эта леди. Ее попка была ослепительной, округлой и упругой. То, что меня заставили вторгнуться в святая святых, эту маленькую дырочку между ее нижними половинками, показалось мне святотатством. Ведомый, подобно гончей, я не осмелился выразить протест, который бы не опозорил меня еще больше. Вначале я боялся, что головка моего члена не войдет, но преодолев ободок, он вторгся в этот гладкий и пугающе теплый канал с бóльшей легкостью, чем я поначалу думал.

Я не знаю, под каким заклятием находилась милая леди, поскольку ее первые протесты были неистовы и полны отчаяния. Я сочувствовал ей, но это не воспрепятствовало мне совершить над ней ужасное насилие, и как только первый дюйм моего инструмента вошел в ее основание, все пути отступления для нас обоих оказались отрезаны. Ее устье сжалось вокруг моего члена, подобно резиновому кольцу, но даже после этого оно поддалось моим неумолимым и настойчивым попыткам. К тому времени, как я продвинулся в ее анусе еще на один дюйм, проход волшебным образом стал легче, и в этот момент меня, помимо моей воли, охватило безумное желание. Я почувствовал, что мое дальнейшее продвижение только приветствуется, и немного изловчившись, весь охваченный трепетом, я вошел в нее на полную глубину и замер.

О, дрожь этих округлых половинок на моем животе! Я почувствовал нежное щекотание ее шерстки на своих тестикулах и глубоко вздохнул от удивления, вызванного утонченными сжатиями, которые она производила вокруг моего погруженного в нее пениса. Затем Джейн ущипнула меня за ягодицы, и я, получив приказ «оказать леди услугу», начал двигаться вперед-назад в этом теплом и удобном укрытии, которое так восхитительно сжимало меня при каждом движении до конца вперед и при каждом появлении моей головки у края ее отверстия.

Затем милая леди начала так же тяжело дышать, как и я

Меня охватило чувство, что она вдруг стала требовательной — превратилась в женщину-победительницу, — которой я должен служить наилучшим образом в меру своих скромных способностей.

Я стиснул зубы, пытаясь сдержать свои силы, которые, чем дольше я нахожусь в дисциплинирующих руках моих развратных сестер, становятся все более и более возбуждающими. Да, они могут прочитать то, как я их назвал, но их единственным ответом будет смех.

Получив разрешение кончить, я излил в самые глубины покачивающегося фундамента леди больше спермы, чем я когда-либо мог освободить, и пока я это проделывал, ее днище жадно высасывало из моего извергающегося инструмента каждую израсходованную каплю драгоценной жидкости, и лишь только легкая туманность осталась заметной вокруг мягко закрывающегося ободка, когда мой член, наконец, обмяк и склонил в истинном почтении свою головку к ее гладким ягодицам цвета слоновой кости.

Затем она с удовлетворенным вздохом опустилась вниз и спрятала лицо, хотя я уже успел разглядеть ее в профиль, и понял, какая она настоящая красавица. Увы, я лишь исполнил свой долг, и меня выпроводили из комнаты, не позволив им насладиться. Но по крайней мере, меня не мучили и не бранили за мое «упражнение», как они его называют.

«Пиши хорошо, и возможно тебя даже похвалят», — сказали мне. И все-таки, мои губы благородно скривились при мысли о том, что меня заставили «капнуть с пера», и что использовали, как крепостного, чтобы я заслужил свой обед, который мне принесла Роуз. Для того, чтобы скрыть свой позор, я притворяюсь перед ней, что все время чрезвычайно занят, и это причина того, почему я так часто ем за своим столом.

В перерыве вошла Джейн и настояла на том, чтобы прочитать то, что я здесь написал. Она делала это очень медленно и, кажется, дважды прошлась по нескольким пассажам. Я с трепетом ожидал ее вердикта. Наконец, она отложила дневник и окинула меня оценивающим взглядом.

— Временами ты хороший мальчик... Ты делаешь значительные успехи, Филипп. Мы окажем тебе большую пользу, — сказала она мне. Увидев соус, оставшийся на тарелке от моего второго блюда, она заставила меня слизывать его языком до тех пор, пока тарелка не стала чистой. Как это отвратительно!

«Я должен научиться, — повторяет мне Мюриэл, — служить женщинам без всякого принуждения, должен сохранять полное молчание во время работы над ними и должен немедленно удалиться, если мне не будет приказано остаться». Я должен подчиняться простым и неизменным инструкциям. Таким образом, фраза «язык номер один» означает, что я должен расположиться между бедер дамы. «Язык номер два» означает, что я должен таким же образом отнестись и к расщелине между ее ягодицами. Мне вручили список, который я должен изучить и запомнить. «Рот номер один», — это самое отвратительное из всего, что я могу представить, даже не могу заставить себя описать это.

Я написал еще несколько писем Дейдр, но потом всех их порвал. Какой в них прок? Иногда я опасаюсь, что не знаю, какую маску на себя надеть, если она появится, — ведь я уже не тот, кого она покинула, и не узнаю сам себя.

Из дневника сэра Роджера

Я был глубоко озабочен замечаниями Дейзи о «ключах», но все же нашел, что вначале должен был избавить от страхов Селию, которая явно провела время в шалостях с Мюриэл и, насколько я знаю, с Джейн. Без сомнения, вторая из сладострастных сестер должна была стать частью ее исповеди. Хорошо, что я не стал ее слушать, потому что в минуту супружеской слабости и большой самоуверенности я, возможно, обнаружил бы, что рассуждаю о своих собственных грехах. Из нас двоих Селия теперь считает себя менее добродетельной, и я могу лишь мягко убеждать ее, что это не так, хотя возможно ее это слишком обременяет.

Что касается Дейзи, я очень переживал из-за ее бестактности, и когда Селия отошла ко сну — без сомнения, чтобы припомнить все любовные события прошедшего дня, — я прошел в комнату Дейзи и обнаружил там ее в ночном наряде, и благодаря лампе, которая сияла позади нее, в деталях разглядел ее стройную обнаженную фигуру под хлопковой тканью. Вид был завораживающий, ее бедра уже приобрели женственный изгиб. Я был очень смущен, в то время как она явно была полна дурных предчувствий.

Стоя у моего входа, она склонила голову, обвила себя руками и выглядела невинной, как хористка, в то время как я читал ей нотацию об опасности языка без костей.

— Я имела ввиду совсем не то, что ты подумал, папа, — угрюмо оправдывалась она, не поднимая на меня глаз.

Я спросил ее, что же на самом деле она имела в виду, и воцарилось молчание. Босые пальцы ног беспокойно зашевелились. Я добавил, что то, что она сказала Сильвии, она может сказать и другим.

— Нет, не буду говорить. О, я хочу, чтобы ты мне поверил! Это было всего лишь шутливое замечание, папа.

— И что ты хотела им сказать? — спросил я. Как свободно слетали с моих губ слова, и казалось, что я приглашал ее сказать то, что сам же и запрещал.

— Я говорила не о твоем... не о тебе.

— она замялась и вдруг — без сомнения, чтобы скрыть свое смущение, — обхватила меня руками за шею, прижимаясь ко мне лицом с самой искренней мольбой в глазах.

Ох, раньше она так не делала! Через секунду, не думая о том, что она может подумать, что я ее наказываю, я обнял ее в ответ и почувствовал, как острые кончики ее грудей пронзили ее ночную сорочку и уперлись мне в рубашку, поскольку свой френч я оставил в гардеробной. Одновременно наши губы потянулись друг к другу, ее груди мягко покачивались, когда она приподнялась на цыпочки. Вдруг моя левая рука обхватила ее теплую, тугую попку и ощутила манящую шелковистость этой дерзкой возвышенности. Ее бедра своим легчайшим покачиванием дали согласие на ласку, и в стихийном восторге момента я стал собирать позади мягкие складки ее единственной одежды, пока ее обнаженные ягодицы не оказались в моей ладони, подобно спелой сливке, подобно персику совершенной формы.

— Ты шалунья, — прошептал я ей в сладкие губы, откуда донесся едва различимый вздох. Кончик моего указательного пальца, внезапно ставший таким заблудшим и похотливым, мягко скользнул в упругий разрез ее нижних полушарий и нашел сморщенный ободок ее самого тайного отверстия, где он начал нежно проделывать круговые движения, заставляя ее возбужденно дышать мне в рот.

— Нужно остановиться, — задохнулся я, хотя даже сейчас мой палец не отказался от своего нежного исследования. На ощупь мне показалось, что ободок слегка увлажнился и даже чуть приоткрылся.

— Да, папа, — ответила она вибрирующим голосом, и в середине этих трех маленьких слогов кончик ее языка на мгновение коснулся моего, и сразу же застенчиво отодвинулся. И тут наши рты слились воедино и стали мягко извиваться и двигаться. И тогда со всем своим лицемерием я сказал себе, что мне нужно преподать ей урок, и с этой мыслью кончик моего пальца начал работать в ее тугой, теплой дырочке, заставляя снова взметнуться вверх ее дыхание.

— Вот оно! — ахнул я. С каким же отсутствием моральных устоев я намеревался «увещевать» ее таким образом! Какое монументальное потакание своим желаниям и какой самообман!

— Оооуу! Даааааа!.. — простонала она. Ее губы дрожали рядом с моими, ее бедра беспокойно двигались, и я, ухватившись за них и держа палец в ее сжимающейся нижней части, сказал сам себе, что она скоро закричит о помощи. И, возможно, она так и хотела. Ее пылающее лицо прижалось к моей груди, ее руки тревожно сжались вокруг моей шеи, она сделала шаг назад, и из-за ее цепкой хватки я был вынужден последовать за ней, после чего у кровати ее колени подогнулись, и мы оба упали на нее, в процессе чего мой палец выскочил из ее нижнего отверстия.

— Ты очень шаловливая девочка, — воскликнул я, как бы еще раз предостерегая ее, что на самом деле выглядело довольно глупо.

Если я и ожидал, что Дейзи отвернется от меня и выкажет сконфуженность, то к моему изумлению этого не случилось. Овал ее лица с блестящими губами, излучавшего сладкое изумление, оставался под моим. При нашем падении ее ночная рубашка задралась, открыв теплую гладкость обнаженных бедер. Еще дюйм или два, — и ее лобковое сокровище Венеры будет раскрыто.

— Я не шаловливая, папа. Разве это шалости? — прошептала она с таким очарованием, о котором мне было невдомек, что девушка ее возраста способна на такое.

Полная беспомощность страсти охватила меня. Я стремился самым быстрым движением вырваться из томного призыва ее стройной фигуры, и ускользнуть от этих объятий. Но вместо этого я обнаружил, что ложусь на нее, ее сосочки превратились в острые точки, которые пронзили меня даже через мою рубашку. И снова моя левая рука предательски начала шарить и искать, на этот раз еще больше задирая ее ночную рубашку, до тех пор, пока легкая пена кудряшек между ее бедер не добралась до моих пальцев. Среди сплетающихся волос нашлись две пухлые губки, которые в ответ на мои блуждающие прикосновения источали настоящий мед. Ее попка приподнималась и опадала вновь, как как будто страстно желая это получить, и вызвав ощущение влаги на моих пальцах.

— Нет, мы не можем это делать! — застонал я, но даже после этого ее рот коснулся моего с трепетной смесью невинности и чувственности, в то время как ее рука застенчиво, но с пугающей любознательностью, скользнула между нашими переплетенными телами, чтобы коснуться твердого и вздыбленного стержня моего пениса, таранившего брючную ткань. Мой рот приоткрылся, принимая в себя маленькую теплую змейку ее языка. Легчайшие прикосновения, подобно бабочке, шли вверх и вниз вдоль моего, все еще сокрытого стержня, посылая сквозь меня волны вожделения.

От ее губ исходил мурлыкающий звук, передававшийся мне. Подтянув колени еще выше, она раздвинула ноги в самой запретной из всех возможных поз.

— К... какой... б... большой ключ! — запнулась она, смешав свою сладкую слюну с моей.

— Да, — пробормотал в ответ я. Все вокруг пропало и закружилось

У нее вырвался вздох, ее голова откинулась на подушку, а я, испытывая в этот момент безумия странное желание посмотреть ей в глаза, немного приподнялся, что дало ей возможность ее руке получить доступ к самой жесткой части моей анатомии. Примечательно, но она свободной рукой прикрыла свои глаза, как будто отрицая все происходящее. Я попытался убрать ее руку, но она воспротивилась, в то же время другая ее рука продолжала сжимать мой пульсирующий член настолько сильно, насколько она только могла.

— Сними свою рубашку, — прохрипел я.

Она покачала головой, все еще пряча от меня половину лица. Мои пальцы вернулись назад, чтобы подразнить ее сочную щелочку, слегка приподнятый холмик которой выглядел совершенно восхитительно. Ее упругая молодая попка снова дернулась, затем ее бедра соединились, схватив мою руку, ее спина выгнулась, приподняв ягодицы на несколько дюймов над кроватью. Низкий стон вырвался от нее. Мои сжатые пальцы ощутили трепетное биение ее гнездышка, и сразу она оросила их тончайшей и убедительной струйкой, которая, очевидно, доставила ей настолько изысканное удовольствие, что она укусила себя за предплечье.

— Оххоооох! Папочка! — донесся ее стон. Ее рука соскользнула с раскрасневшегося лица и обвилась вокруг моей шеи, страстно притягивая мой рот к своему. Она начала так настойчиво мастурбировать меня прямо через ткань брюк, как это только могут делать пальцы искушенной женщины, заставив меня извиваться в крайнем возбуждении.

— Дай ее мне! — застонал я и еще шире раздвинул ее бедра. Ее язык щелкнул по моему, наши поцелуи стали еще жарче, — жарче всего, что я когда-либо испытывал, и так сладок был ее полуоткрытый рот, что я чувствовал себя утопающим в этом жидком раю. Я оттолкнул ее руку от своей промежности и начал дико рвать пуговицы. Увы, я едва понимал, какой степени лихорадки я достиг. Мои перекрученные брюки помешали мне извлечь свой член более чем на три или четыре дюйма, но вот распухший гребень коснулся ее бедер. Как только это произошло, Дейзи через бедро ловко перекатилась от меня, подставив мне расселину своей попки-персика. Не знаю, было ли это с ее стороны подношением или она выражала этим свою тревогу относительно той опасности, которую я на самом деле представлял для нее. Мои руки стащили ее ночную рубашку высоко наверх, обнажая ее налившиеся страстью груди, которые я страстно сжал в своих ладонях.

— Оооооооооуу! — выдохнула она, склонив голову так, что мои поцелуи дождем посыпались на ее шею.

Потом налившийся гребень моего члена оказался зажатым между пружинистыми полумесяцами ее восхитительных бедер. Чуть дернувшись, до крайности взволнованный источаемым ими теплом, он внезапно, — подобно пуле, вылетающей из ствола пистолета, — испустил из себя первые струи моей спермы, изливая горячую лаву и покрывая ею выпуклые ягодицы, заставляя ее сильно извиваться подо мной, и побуждая тем самым изливать дальнейшие струи, покрывавшие все вокруг прекрасным пузырящимся кремом.

— Паааапа! Как порочноооооо! — протяжно простонала она, все еще склонив голову, когда я более всего хотел выразить свои дальнейшие желания на ее губах. Мои чресла дергались не по моей, а по какой-то иной, посторонней, воле, последовали еще два потока спермы, после которых — последний пульсирующий выброс. В течение долгих мгновений, пока я держал ее так, всю, целиком, подобно пленнице, с грудями в своих руках, из меня выходили точечные порции и капли, пока полностью не покрыли ее попку. Потом я вздрогнул, напряг ноги и затих. Маленькие ручейки спермы стекали с ее дерзких ягодиц, падая между нашими бедрами, пока мы лежали, тесно прижавшись друг к другу.

Последовала тишина — тишина такая, что не хотелось произносить любые слова, которые вертелись у меня на языке. Все, что сейчас могло исходить от меня, было бы величайшей глупостью. Наполовину пристыженный, я выпустил из рук ее налившиеся полушария и, — чувствуя себя в своем замешательстве подобно назойливому бродяге, — поднялся с кровати и оправил брюки, в то время как Дейзи осталась лежать так, как я ее оставил.

— Приятных сновидений, — сказал я, и никогда еще мои слова не прозвучали настолько глупо. Наклонившись, я вытащил из-под нее одеяло — не без труда, потому что она лежала ничком — и накрыл ее. — Спокойной ночи, моя крошка, — сказал я, повторив свою прежнюю глупость.

От нее донеслось приглушенное «Спокойной ночи». Я на цыпочках подошел к двери, чувствуя себя вором, укравшим дары Небес, что на самом деле так и было. К моему огромному облегчению, Селия дремала, когда я присоединился к ней в постели. Она лежала неподвижно, время от времени двигая попкой. Я никогда не знал ее такой прежде. Некоторое время я отдыхал, лежа на спине, уставившись остекленевшими глазами в белый потолок

Должен ли я вернуться и извиниться перед Дейзи? После моих предыдущих ласк, как мы будем смотреть друг на друга — что нам скажут наши глаза? Будет ли она смущена, и насколько сильно я упаду в ее глазах? Я гнал от себя эту мысль, как тот, кто пытается вырваться из сети голыми пальцами. В какой-то момент я подумал о шелковистом и упругом блаженстве ее выпирающей молодой попки и о том, что она не кричала и не протестовала, когда я вставлял туда свой палец. Потом я подумал о чувстве раскаяния, которое, несомненно, наполнит ее душу. Я, читавший ей нотации о разврате, теперь, похоже, сбросил свою маску и предстал перед ней похотливым зверем, превратившим просто любовную игру — нежную любовь, как я беспечно твердил себе до сих пор, — в нечто гораздо более непристойное и развратное. Не было никаких сомнений в том, что Дейзи добровольно пошла по самому краю утеса желания, и я был тем, кто указал ей эту дорогу.

Еще долго перед тем как заснуть, я жестоко осуждал себя. Затем, с наступлением нового дня — и как это часто бывает, с мыслями, полными надеждой, — я сказал себе, что все это скоро забудется, что волны Времени омоют берега Жизни, как это и всегда было. Дейзи же вела себя так, будто ничего не произошло, и я вел себя так же. Я все еще иногда целовал ее — и молился, почему бы и нет? Я мог бы даже снова погладить ее груди, если бы она позволила. Из-за этого, мои мысли снова начали нелепо разбегаться в разные стороны. Я был как человек, который давно хотел сделать определенную вещь и считал, что он ее тщательно и к своему полному удовлетворению проанализировал и разобрал, а затем, сделав последний шаг к достижению своей цели, он колеблется, запутывается, сходит ума и оказывается пойманным на полпути.

И этот день у меня был таким же, Дейзи удостоила меня лишь несколькими мимолетными улыбками и парой мимолетных слов. В какой-то момент, на лестничной площадке первого этажа, я попытался приблизиться к ней и развеять все ее страхи, которые у нее могли бы быть. Однако прежде чем я успел к ней приблизиться, она повернулась к себе в комнату и заперла дверь. Боюсь, что я очень низко пал в ее глазах, но уверен, время все излечит. Ее задок до сих пор непорочен и возблагодарим за это Господа. Возможно, после всего этого (и я на это сильно надеюсь), я показал ей образ действий мужчин, и таким образом преподал ей лучший урок, чем хотел на самом деле.

Из дневника Ричарда

Наконец-то после трех чудовищных дней я дома. Мама не беспокоилась об этом, ибо она об этом ничего не спрашивала, а Эми оказалась самой любопытной. Я сказал, что исключительно понравился тамошней семье и приятно провел время за верховой ездой и стрельбой.

Сегодня вечером я слышал, как ссорятся Эми и мама. Мама сказала, что муж той самой строгой дамы, которая так дурно со мной обращалась, может оказаться спутником Эми. «Но он же мне не нравится», — пожаловалась Эми, на что мама очень холодно заметила, что она уверена в обратном, и что компания настоящего мужчины и истинного джентльмена (думаю, это замечание было направлено в какой-то мере и против папы) пойдет Эми только на пользу, поможет ей познать мир удовольствий и позволит ей быть принятой в обществе. Судя по ответу Эми, кажется, что она убеждена лишь наполовину. Но могу поспорить, что ей от этого мужика не стоит ждать добра, если он хоть в чем-то похож на свою «добрую леди».

Для меня она была кем угодно, но только не доброй. Мой член весь болит от всего того, что они заставляли меня проделывать над собой, но только не над ними. Все это время — только в эту проклятую бутылку, а иногда и в ту штуковину, которую они надевали на мой конец как футляр. Иногда у меня было довольно странное чувство, как будто я не знаю, кто я такой. Они сказали, что я плохо это делаю, хотя я так не думаю. Меня даже не кормили как следует до самого отъезда. Думаю, что они не хотели, чтобы я пожаловался на все это маме, но я и сам не смогу ей об этом рассказать, — это значило бы говорить ей те слова, которые она, как я понимаю, и не любит.

Они сказали, что мне теперь следует слушаться каждую женщину, но я не хочу этого делать. Мне разрешили по приезду сказать маме только о том, что они хотят, чтобы я вернулся к ним обратно, — меня проинструктировали и сказали, что будет хуже, если я этого не скажу. Мама оборвала меня на полуслове и заявила, что я, разумеется, должен поступить так, как мне велено. Черт возьми, вот гадость! Они все время играли с моим дружком, а иногда крутили и сжимали мне мошонку. А еще они говорили вещи, которых я не понимаю, например, что я должен «почувствовать их запах». Полагаю, что они имели ввиду свои панталоны. Ну что за отвратительное поведение! Никогда не думал, что женщина сможет меня так запугать.

«Все это послужит тебе должным образом!» — говорили они, хотя я так и не понял, каким именно. Они не могут знать о том, какой разврат был у меня с мамой, она никогда не рассказала бы им этого, с ее спокойствием и самообладанием это невозможно. Головка моего члена вся багровая. Эми сказала, что я выгляжу уставшим. Ну еще бы она была не права! Иногда я слышал в доме какого-то мужчину. Это должно быть тот самый, которого они с мамой обсуждали, но об этом я могу лишь догадываться. Многих мы еще не знаем.

Если мне нужно будет вернуться в то место, я лучше сбегу из дома в море.