Антилолита, или Как обольстить бабушку

Самое страшное, если ты не совершишь в жизни того, чего тебе хочется, к чему ты стремился всей душой, — так в бытность говаривал ещё мой дедушка, достопочтенный Пит Мэлафью. Всю жизнь он проработал билетным кассиром на Олтонской железной дороге, и уж кому как не ему было об этом знать. Впрочем, дедушку Пита я помню смутно. Он умер в тот год, когда я пошёл в школу. Могу сказать только, что он был человеком не без странностей. Так, например, он никогда не пил кофе, презрительно именуя его негритянской мочой, и неизменно предпочитал ему неразбавленное виски. Обращаясь ко мне, дедушка часто произносил странные вещи, словно я уже взрослый и всё могу понять. Некоторые его фразы прочно засели у меня в голове, как, например, вот эта: «Отправляясь в полный опасностей жизненный путь, мальчик мой, надо иметь крепкую шкуру, а ещё лучше – панцирь. Как у броненосца. Были такие среди динозавров в мезозойскую эру…» О каком таком опасном жизненном пути говорил дедушка, мне было тогда непонятно: ведь жизнь билетного кассира на редкость однообразна и размеренна.

Вы когда-нибудь пробовали заняться сексом со старушкой? Очень рекомендую вам сделать это. Старушки отдаются неистово, страстно, зная, что это может быть последним разом в их жизни. Вдобавок вы не услышите от них ни единого слова упрёка, наподобие обычных: «Я потратила на тебя лучшие годы своей жизни!» или «Чудовище, я посвятила тебе всю свою молодость без остатка, погубила карьеру, а что получила взамен?» Совсем даже наоборот, ручаюсь вам, — их благодарность не будет иметь границ. Они такие отчебучивают при этом номера, такие фортели выкидывают, такие заворачивают кренделя, что чертям в аду становится тошно. Как будто пробил их последний час.

А началось всё, как и водится, с того, что однажды я попробовал секса с собственной бабушкой. Тоже занятие, доложу я вам.

Надо сказать, что с бабушкой Шарлотт я всегда чувствовал себя свободно. Она была, если можно так выразиться, воплощённой добротой. Она ласкала меня, когда я был ещё совсем маленьким, целовала в щёки и в губы. Она покрывала все мои мерзкие проделки и шалости, а уж их, поверьте, набиралось немало. А ещё моя бабушка очень любила петь. Особенно она обожала старинные шлягеры: «Розы Пикардии», «Если хочешь, я приду в воскресенье» и «О, как ярко светит солнце у меня в родном Кентукки».

Помню, как однажды мы с ней вместе разучивали песню «Одному при луне сидеть на плетне совсем неинтересно»…

— Погоди, Дэнди, вот подрастёшь и забудешь меня, — сказала бабушка, когда мы кончили очередной куплет. В голосе её чувствовалась печаль.

— Бабушка, милая бабушка, всю жизнь я буду любить только тебя! – прошептал я, обнимая её сзади за плечи и прижимаясь к ней щекой. Внезапная нежность охватила меня. Бабушка тихонечко засмеялась. Мне показалось, что вид у неё был грустный и утомленный – от изнурительной работы по дому.

— Так ты меня любишь?

— Угу.

— И всегда будешь любить?

— До самой смерти.

— Ох, ласковый ты мой, сладенький! – сказала она, нежно чмокнув меня в щёку. — Испеку-ка я тебе сейчас лазанью – самую лучшую лазанью в мире. Из тортилий.

— Бабушка!!!

От бабушки Шарлотт я постепенно узнал много интересного: и что известный гангстер, потрошитель банков Джон Диллинджер – бывший бабушкин сосед по ранчо, и что в молодости она готовилась покорять театральные подмостки, и что не на шутку увлекалась музыкой, особенно джазом, и что до дедушки у неё был томный воздыхатель – художник Стюарт Бредли, сын богатых виноторговцев, который катал её на собственном автомобиле марки «крайслер» и каждый день дарил ей огромные букеты роз. На мой осторожный вопрос, почему же она всё-таки предпочла галантному мистеру Стюарту дедушку, бабушка, махнув разочарованно рукой, то ли в шутку, то ли всерьёз сказала, что дедушка покорил её честным выражением лица, и вообще, в молодости он подавал большие надежды. Потом эти надежды, правда, быстренько улетучились, а вся дедушкина докучливая болтовня о головокружительной карьере оказалась чистейшей воды блефом. Тем не менее, бабушка не слишком сожалеет о случившемся – что было, то прошло, и не стоит грызть себе сердце. Вот прямо так и выразилась – не стоит грызть сердце

Нет, вы не подумайте ничего дурного: бабушка никогда не использовала меня сексуально и даже не стремилась к этому. Поцелуи в губы в счёт не идут. Единственное, что она пыталась делать в этом направлении – это удерживала, сколько могла, моё преждевременное увлечение девочками, всё время памятуя о всевозможных нехороших последствиях. Да ещё полушутливо представляла меня знакомым как своего кавалера: предупредительного и благородного, бескорыстного и мужественного. Этакого рыцаря без страха и упрёка, короче говоря.

Возможно, кое-кому из вас покажется странностью и даже дикостью секс со старушкой. Не знаю, не знаю. Тут справедливости ради надо отметить, что необычным поведением отличалась вся наша семейка. Всяк сходил с ума по-своему. Начиная свой рассказ, я уже упомянул об умственных вывихах моего дедушки Пита. Или взять хотя бы для примера дедушку Орландо, его родного брата. Этот дедушка Орландо был весьма своеобразным типом. Ему, в отличие от дедушки Пита, удалось преуспеть. Работая бухгалтером на фабрике резиновых изделий, он разбогател, выгодно вложившись в какие-то акции. Скромный, умеренный в потребностях и, вдобавок ко всему, до невозможности набожный, он использовал каждый удобный случай, чтобы подчеркнуть, что начал жить без гроша в кармане и сам всего добился.

Помню, когда мне было лет девять или десять, я гостил у них летом. Там многое было мне в диковинку. Так, дедушка Орландо постоянно считал, кто сколько и чего съел. Нам с двоюродным братом Чадди разрешалось съедать, например, не более шести оливок в день – дедушка самолично следил за этим. И если уж ты взял сегодня во время обеда восемь штук, то завтра получишь только четыре. И так абсолютно во всём.

А однажды Чадди предложил мне невероятное: взломать замок в дедушкином старинном бюро из красного дерева. И чего, спрашивается, ради? Чтобы поживиться восхитительными карамельками, которые дедушка имел обыкновение посасывать, занимаясь разбором своей корреспонденции и изучая котировки акций. Я с радостью согласился, но что-то у нас тогда не выгорело. А через два дня дедушка Орландо позвал меня к себе и учинил форменный допрос. Он стал расспрашивать о Чадди — не подговаривал ли он меня, упаси боже, к чему-нибудь нехорошему. Я сделал вид, что не понимаю, к чему он клонит, хотя почувствовал, что предательски краснею. Уж не имеет ли он в виду недозволенное подсматривание за тётей Джулией, мамой Чадди, когда та в неглиже загорала возле бассейна? Но, как выяснилось, существовали вещи и похуже, чем подвешанный на сосну лифчик тёти Джулии. Хуже, а главное – стыднее… После короткой душной паузы дедушка Орландо, мрачный, как грозовая туча, заявил, что я могу не запираться и что ему всё известно. «Известно что?» — в замешательстве пробормотал я. — «Известно, что вы с Беном большие мерзавцы. Вы планировали забраться в мой кабинет и взломать замок. Это он тебя надоумил?» — «Да», — пришлось мне сознаться. – «Вы искали деньги?» — «Н-нет». Чёрт, ну не рассказывать же ему сейчас про какие-то там дурацкие карамельки!

Видно было, что дедушка Орландо недоволен моими ответами. «И это всё, что ты хочешь сказать в своё оправдание? Скажу тебе прямо — ты поступил опрометчиво, Дэнди. Ты должен был твёрдо сказать Чадди, когда он лез к тебе с постыдными предложениями: «Я этого никогда не сделаю – ведь это же мой дедушка!» Ты же вместо этого стал думать, как бы половчее обстряпать это дельце. Это была твоя серьёзная ошибка. Ты очень огорчил меня, Дэнди, знай это! Теперь ты можешь идти, но помни о боге. Бог сверху видит всё, и он не прощает воришек и лжецов!» И хотя дедушка Орландо произносил свою обличительную тираду тихо, ни на йоту не повысив голоса, я чувствовал себя так, словно над моей головой полыхали молнии и грохотал гром небесный.

Когда я возвратился домой, то поведал об этой истории бабушке Шарлотт – ведь от неё у меня секретов не было. Внимательно выслушав меня, бабушка сказала, что Орландо всегда был малость не в себе, как и вся эта ненормальная семейка Мэлафью, проклятые макаронники, чтоб им пусто было, но что и я поступил не слишком-то достойно, когда попытался вломиться в его секретер.

Позже мне стало известно, что дедушка Орландо отказался упомянуть меня в своём завещании, которое составило что-то порядка восьмисот тысяч долларов в ценных бумагах, не считая недвижимости

Иногда я думаю, а уж не сам ли он устроил мне тогда эту проверку с бюро, чтобы узнать, как я к этому отнесусь. Увы, проверки этой я тогда не выдержал, к своему великому сожалению. Но довольно о грустном, вернёмся лучше к нашим старушкам.

Помнится, в коледже у меня напрочь сносило башню от аппетитного телесного аромата, который источала пятидесятилетняя преподавательница математики миссис Гарбидж, заплывашая жиром, сисястая и вообще очень импозантная дама. Этот запах расползался по всему классу, едва только миссис Гарбидж переступала порог, а мой нос тщательно отфильтровывал его от посторонних примесей. В своих мечтаниях на уроках математики, созерцая груди миссис Гарбидж, колыхающиеся при ходьбе словно студень, я возносился высоко, даже слишком высоко, пожалуй, и неизменно удостаивал свою даму сердца титулами «Миссис Вселенная» и «Само Совершенство».

А недавно до меня доехало, что бабушка, в сущности, оказалась права. Я понял, что мне совсем не нравятся мои сверстницы, эти тупые гусыни, что меня бросает в дрожь и неистовство от их глупого смеха, гнойных прыщей и несформировавшихся слюнявых ротиков. Они истеричны и агрессивны, капризны и взбалмошны. Не говорю уже о том, как они воображают и строят из себя невесть что, ходят, задирая нос до небес, и никогда не позволят поцеловать себя по-настоящему — всегда хихикают и уворачиваются. А уж когда доходит очередь до самого главного, то сперва они ломаются, а потом орут, как ненормальные, и плачут, и дерутся, и кусаются… И ещё я заметил, что бабушкин слегка скрипучий голос неизменно рождает во мне озноб вдохновенья, а её тонкие, слегка растрескавшиеся губы призывно манят к себе.

Как сейчас помню те жаркие денёчки в конце сентября, когда мои родители срочно укатили по делам в Нью-Йорк, оставив меня коротать время с бабушкой, этим милейшим существом на свете. Мне тогда стукнуло уже, наверное, лет пятнадцать — силы так и бурлили во мне, требуя выхода. Молодой, набирающий силы жеребчик, — вот кто я был тогда.

Весь день после отъезда родителей бабушка как-то хитро и озорно смотрела на меня, словно подзадоривая. Дороти пригласила меня в тот день на вечеринку, но я наотрез отказался, потому что весь вечер вознамерился провести в обществе бабушки. Я не обращал внимания на насмешки Дороти, ибо нутром чуял – назревают важные события. И я не ошибся.

Ох, ну и задался же тот вечерочек, скажу я вам! Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, я ощутил мощный прилив энергии, вылившийся в приступ ураганного веселья. После обеда я, как угорелый, носился по саду с воплями индейца, то и дело бросая быстрые взгляды на бабушку, — что-то непонятное нахлынуло на меня. Бабушкины огромные выпадающие сиськи, пухлый живот, оттопыренные яrодицы, – всё это вдохновляло меня на немедленные подвиги.

Вероятно, моё полупомешанное состояние не укрылось от бабушки, потому что, когда я наконец вернулся в дом, она внезапно начала кружиться по гостиной и дико хохотать, то и дело взвизгивая. Я вытянул вперёд руки, пытаясь поймать её. Комната пошла кругом, внезапно сделавшись тесной, столы и стулья пустились вприпрыжку в бешеный хоровод. Бабушка приветливо ржала и шаловливо уворачивалась от меня. Но как только часы на башне святого Бена пробили шесть раз, мы упали в объятия друг друга.

Когда бабушка наконец-то оказалась в моих руках, меня охватила внезапная дрожь. Я покрыл её лицо неистовыми поцелуями, но этого мне было явно недостаточно. Я нетерпеливо сорвал с неё этот ужасный, нелепый фартук, так уродовавший её, затем трусы, оголив пи#ду, после чего жадным ртом потянулся к этому месту и лизнул его. О, запах! Этот божественный, дурманящий запах обволакивал всё на свете! Мне сразу припомнилась моя первая любовь — дородная миссис Гарбидж, которая вот так же благоухала. Этит запах я не спутаю ни с чем, никогда! Влажная красная пасть разверзлась рядом со мной, её широко раскрытые половые губы призывно манили меня к себе, а разработанная, раздолбанная щель вызывала во мне мысли об основательности и надёжности.

— Будь со мной смелее, Денди! — страстно прошептала бабушка. – Я так долго ждала момента, чтобы ты наконец трахнул меня, мой дорогой! Ведь ты уже не мальчик – я это вижу! Что могут делать в постели твои глупые сопливые девчонки? Взгляни-ка лучше на меня, чем я плоха? Я обучу тебя всем таинствам любви, ведь я от начала и до конца прошла весь великий сексуальный путь

Ты будешь в восторге, милый, обещаю тебе! Верь мне, верь, мой мальчик!

Конечно, бабушка Шарлотт неспроста мне это всё говорила, она имела полное на то право – ведь в своей жизни она познала множество мужчин. Благодаря стараниям дедушки, достоянием гласности стал случай, когда однажды, в самый разгар медового месяца, бабушка вдруг исчезла из дома, а он отыскал её только через два дня в каком-то притоне со спущенными до колен трусиками. Впрочем, всё это было уже неважно.

— О, Дэнди, ты разжёг во мне огонь желания! – продолжала бабушка, переходя на высокий слог. По всему было видно, что разволновалась она необычайно. — Страсть испепеляет меня, она бушует во мне!

Я ничего не мог ответить, только невразумительно мычал…

— Дэнди, я сейчас сойду с ума! Ты делаешь меня сумасшедшей! О-о-о, Дэнди!

Потом бабушка долго прыгала на мне, стонала, охала, кряхтела, прижималась ко мне своими грудями, целовала и снова прыгала. От моего волнения и робости не осталось и следа. Я с удовольствием наблюдал, как бабушкины сиськи двигались в такт её прыжкам. Я чувствовал тяжесть её горячего дряблого тела. Она вся покраснела, а лоб её покрылся испариной. О, это было неподражаемо! Я радовался, как мне с этим повезло. Это было попадание в десятку.

— О, Дэнди, мальчик мой! Я всегда верила в тебя! Ещё ни с кем в жизни мне не было так хорошо, как с тобой!

Бывает же такое: мы оба чувствовали одно и то же! Казалось, что даже сердца наши бились в унисон.

Когда первый порыв страсти миновал, я встал с кровати и, пошарившись на полке, поставил пластинку с любимым бабушкиным джазом. Звуки саксофона ворвались комнату и заполнили её до краёв.

— О-о!.. – только и нашлась что сказать бабушка Шарлотт. Взволнованная, она молча встала и церемонно подала мне руку, приглашая потанцевать. В этот момент она показалась мне величественной, словно английская королева. Этот медленный танец ещё больше опьянил головы нам обоим. Как два многоопытных любовника, мы долго кружились по комнате, тесно прижимаясь друг к другу.

— Я всегда была убеждена, что самые страстные и изощрённые любовники – это любители джаза, – бодро вымолвила наконец бабушка, несмотря на то, что дышала она тяжело. Глаза её были молоды, они излучали какой-то удивительный задор. От спелого дикого винограда, в изобилии растущего на нашем участке, пахло вином, и этот дурманящий запах залетал к нам через раскрытые окна, ещё больше кружа нам головы…

На следующий день по дороге в колледж я повстречал Дороти.

— Куда ты пропал, Дэнди? У нас тут снова намечается грандиозная вечеринка. Не желаешь составить мне компанию? Или твоя старая беззубая бабушка целуется лучше меня?

— Твои шутки просто неуместны! Не смей издеваться над моей бабушкой! — крикнул я. — Она совсем не старая! И уж тем более не беззубая!

— Ого, Дэнди, как ты завёлся! Вот уж не знала, что ты такой бешеный! Прости, но я вовсе не хотела тебя обидеть.

Эта Дороти та ещё штучка: всякому известно, что она обожает вечеринки, на которых отрывается по полной – с марихуаной и виски.

Две недели пролетели, как один миг. Думаю, я не попру против истины, если скажу, что они были раем для нас обоих – бабушке больше не приходилось по тысяче раз в день перемещаться от плиты к раковине и обратно. Питались мы исключительно одной пиццой с сыром и помидорами, наскоро разогретой в микроволновке, а ещё орехами, потому что они здорово укрепляют потенцию. А если нам хотелось чего-нибудь особенного, конфет, нипример, или халвы, я заказывал это по телефону и нам доставляли лакомства на дом. Когда вернулись папа с мамой, мы с бабушкой почувствовали лёгкую досаду. Отныне нам предстояло скрывать свои отношения от любопытствующих глаз.

В дальнейшем мы ещё не раз занимались с бабушкой «этим» и просто беседовали о жизни, и из разговоров с нею я уяснил себе, что нет понятия «развратная шлюха», а есть лишь понятие «настоящая женщина». И совсем неважно, сколько ей при этом лет.

Надо отдать бабушке должное: вплоть до самой кончины она сумела сохранить женское обаяние. Даже лёжа на смертном одре, бабушка выглядела пленяюще свежо и привлекательно.

Когда бабушка Шарлот скончалась, мне исполнилось двадцать шесть

Это казалось мне предательством по отношению к бабушке, выглядело каким-то кощунством, что ли.

Но всё на свете проходит, миновала и моя печаль. Однажды, когда я возвращался на машине из Питсбурга, мне понадобилось по дороге остановиться, чтобы выбросить старый хлам, накопившийся в багажнике. От моего взгляда не укрылось, что за мусорными баками копошится какая-то одинокая старушонка. Её волосы были выкрашены в ярко-зелёный цвет и перехвачены жёлтой лентой. Бедное создание, она уединилась, чтобы поправить на ноге сползшую подвязку. Старушка низко наклонилась, при этом нога её аппетитно оголилась. В животе у меня словно что-то оборвалось. Не в силах совладать с собою, я двинулся вслед за нею.

После того, как мои действия уже не могли быть истолкованы двояко, старушенция, как видно, не на шутку струхнула. Или, что вероятнее всего, искусно имитировала испуг.

— Да ты, небось, изнасиловать меня хочешь? – взвизгнула она.

— Нет, что вы, мэм… как вы могли?.. предположить такое… — пробормотал я в замешательстве, внезапно смутившись.

— А придётся, — прошамкала старушенция, цепко ухватив меня своей не по старчески сильной рукой за шиворот.

О, это была удача, одна из редчайших, благостных, поразительных, какая выпадает, может быть, всего единожды в жизни. Госпожа фортуна, она сама подстерегала меня тут, в кустах, посреди банановой кожуры и пустых пластиковых бутылок из-под кока-колы.

— Это низко… это недостойно… как вы можете? – лепетал я, всё ещё не решаясь поверить в своё счастье. А в душе моей победно били литавры и трубили трубы. Сейчас, сейчас я надеру тебе твою вонючую задницу!

Она задрала юбку – я впился туда губами. В нос мне ударил резкий и немного прелый запах – тот, который неизменно сводил меня с ума. «Вау!» — хотелось восторженно крикнуть мне. Это был кайф почище наркотиков. Несмотря ни на что, это была весьма бодрая старушка. У неё была огромная раздолбанная пи$да, а её влажный и тёплый анус сулил неземные наслаждения. Я радовался, как мне с этим повезло. До чего приятно встретиться с таким пониманием.

Она писала мне в рот. О, какое это было наслаждение! Какое непередаваемое блаженство!

Дорвавшись до запретного, я, словно очумелый, хотел ещё и ещё, а она уже пресытилась, кряхтела:

— Да ну тебя, хватит. Хватит… Ох, да ты чумовой! Перестань, слышишь? Кажется, там кто-то ходит…

Более всего мне бы не хотелось, чтобы меня зачислили в разряд насильников. Я не виноват, право: ведь судя по всему, эта старушенция сама хотела завестись, трюк с подвязкой был всего лишь уловкой, чем-то вроде рыболовного крючка. А тот выброшенный соломенный матрац – так ли уж случайно он там оказался? Кто мог оттащить его в кусты, подальше от мусорных баков? И вообще, откуда она взялась там, где поблизости не наблюдалось ни единой живой души? Снова случайность? Бедное создание, очевидно, недостаток средств не позволял ей прикупить могучего альфонса, с которым можно было бы отвести душу, вот она и организовала этот незатейливый спектакль. А ведь сколько богатых старух, привлечённых аполлонической внешностью, в состоянии позволить себе развлечься – к ним даже выстраиваются очереди из молодых симпатичных парней. Они ездят в морские круизы по всему миру, посещают тараканьи бега и просаживают умопомрачительные суммы в казино, прожигая жизнь в своё удовольствие.

Как бы там ни было, эта негаданная встреча на дороге сильно воодушевила меня. Далее всё покатилось как по маслу – теперь я уже сознательно искал подходящего случая. И случаи такие – чего уж тут греха таить — нередко выпадали. Нет, насильником я себя не чувствую. Настоящие насильники совсем другие: они грубы и неотёсаны, в руках у них нож, пистолет или измочаленная удавка, которую они свирепо накидывают на шею бедной жертве, прежде чем лишить её самого дорогого. В своей бешеной одержимости они способны на любую крайность. Моим же единственным оружием являлось доброе слово — совсем как у пастыря. И они понимали и ценили это, дорогие мои старушки. Прошу учесть это, господа, когда будете выносить мне свой суровый моральный приговор.

Да, и не верьте тем, кто сулит рай земной с малолетками, не дайте себя облапошить! Старушки – вот где скрыт настоящий кайф! Ведь в жизни, в конце концов, как и в еде, нужна щепотка пряностей. Это любил повторять ещё мой дедушка, достопочтенный Пит Мэлафью. А уж старик, уверяю вас, знал, что говорил!

2009 год

[email protected] <