Точка отсчёта (глава 3)

Подкатегория: без секса

- Горец, подъём! - слышу я отвратительно бодрый голос Толика у себя над ухом. - Если ты не передумал идти на свою репетицию - самое время вставать!

Ну, правильно, полночи меня сношали, а теперь - иди, милый, занимайся! И пойду! Гады все и сволочи...

Выползаю из-под одеяла, с трудом протирая глаза и зевая.

- Бедный невыспавшийся студент! - насмешливо тянет нараспев Толик, стоя в дверях в своём японском халате.

Обожаю этот его халат, классная вещь!

- Благодаря кому невыспавшийся-то?! - хмуро ворчу я, следуя правилам игры.

На самом деле настроение у меня замечательное, несмотря на некоторую слабость. Это просто низкое давление, чашка крепкого кофе - и всё пройдёт. И я получаю эту чашку - тонкостенный фарфоровый напёрсток с благоухающей арабикой, и крепкий поцелуй в довесок, и сквозь поперечные жалюзи на кухонном окне на противоположную стену падает нарезанный соломкой янтарный свет восходящего солнца, и изящные журавли на шёлке Тошкиного халата замерли на взлёте, как в танце, и начинающийся день звенит радостными колокольцами уже недалёкого нового года, и нет в мире горя, боли и страха, а есть только радость; лишь где-то на заднем плане, словно тень за спиной, скользит невысказанное сожаление, что я не могу разделить эту радость с моим лучшим другом... Потерянным другом.

Но сегодня я верю в то, что однажды мы всё-таки встретимся, и я тебе всё-всё расскажу... Тебе ведь будет интересно?

Представляю, как ты уставишься на меня своими серо-голубыми глазами слегка навыкате и протянешь со свойственными тебе тягучими, мяукающими интонациями: "Ты чо-о-окнулся! Ну, ты даёшь..." А глаза твои будут смеяться: ну, Эдька, ну, отмочил! Вот это накуролесил...

Полянский доставляет меня на своей "бомбе" и высаживает около училища, после чего уезжает по своим загадочным банкирским делам, пообещав вернуться в 16.00. Мой божественный любовник, небесный Толик!

***

Джазбэнд, в котором играет Дёмин, это чисто студенческая команда. Основные в ней два брата: пианист-четверокурсник Антон и кларнетист-второкурсник Егор. Помимо них в состав входят Миша-контрабасист с третьего курса, Роман-ударник, тоже третий курс, и тромбонист Карим со второго. Все парни выглядят взрослыми и держатся, как заправские джазмены. Я робею и теряюсь, куда мне, первогодку, с такими махрами, но тут Серёга глядит в мою сторону и весело, заговорщицки подмигивает мне. Я подхожу поближе:

- Привет!

- Здорово! Залезай сюда, - и он стучит каблуком по сцене. - Антон! К нам саксофонист пришёл! Который играть с нами просится.

- Саксофонист? - длинноволосый, остроносый Антон оборачивается и глядит на меня. - Ты, что ли? Первокурсник?

- Да, - отзываюсь я с интонацией типа "а чё?!".

Антон строит морду типа "ни фига себе!", затем с ухмылкой уточняет:

- Эдик.

- Играть-то умеешь, Эдик?

Парни хохочут, я вспыхиваю.

- Да ладно вам, нормально он играет! - вступается Дёмин.

- Дудка с собой? Сыграй что-нибудь, - предлагает Антон уже довольно добродушно. - Какие-нибудь джазовые темы знаешь?

Я растерянно смотрю на Дёмина: чего ж он не предупредил, что мне здесь прослушивание устроят? Серый успокоительно подмигивает мне и негромко говорит:

- Давай "Мекки-нож", как вчера - я подыграю.

- Какая тональность? - Антон явно не собирается уступать своё место за роялем.

- Фа мажор, - "ага, как вчера, у меня, значит, ре мажор", - прикидываю я про себя, собирая инструмент.

- Готов? Поехали тему!

Славный Серёга, без него я бы, наверное, просто позорно сбежал бы от этих насмешливых амбалов. По крайней мере, точно не решился бы играть. Но после первых же звуков ко мне приходит странное спокойствие: как бы ни выпендривался этот ехидна Антон, сейчас он играет со мной, и, значит, мы на равных. Я уверенно играю тему вместе с Дёминым, затем Серёга снова играет тему, а я начинаю импровизировать - поначалу аккуратно, маленькими вставочками. Следующий квадрат импровизирует Дёмин. Здорово, но у меня тоже есть идеи. Ну-ка, позвольте! Я вхожу в азарт. Получается, честное слово - получается! Роман за ударной установкой подключается к нам, сначала аккуратно, но когда мы снова переходим на тему, даёт жару. Класс! Вот это драйв. Тема сыграна, но парни останавливаться не собираются - неожиданно слово берёт кларнетист Егор. Вау, попёрло! После Егора Антон вопит:

- Соло! - и начинает наворачивать на клавишах.

Я уже смеюсь: заводные пацаны!

- Тема! - распоряжается Антоха.

Играют уже все, кто во что горазд. Я тоже выпендриваюсь, как могу, и после темы пианист поощрительно кивает мне:

- Давай, Эдя, жарь!

И я "жарю"

Соло на тромбоне - это вообще чума! И завершающая тема, последний ход играем в унисон, и Антон вопит:

- Всё! - как точку ставит.

Затем он поворачивается ко мне и говорит:

- Давно играешь-то?

- Четвёртый год.

- Антон, прикинь, я его только вчера импровизировать научил! - Дёмин прямо сияет.

- Ну, практиковаться, конечно, надо, но толк выйдет, - делает вывод пианист. - Ладно, Эдя, ты пока посиди, послушай, а после репетиции я тебе нотки дам, которые мы сейчас играем. Тебе сколько лет, кстати?

- Да так...

- Ясно. Мы по вечерам играем, допоздна, учти!

- Да уж лучше играть, чем машины мыть, - хмыкаю я вполголоса, направляясь к первому ряду, где оставил свой футляр.

У парней весьма обширный репертуар, около десяти пьес - это то, что они играют по нотам, как объяснил мне после репетиции Антон, а есть ещё множество тем для джем-сейшена - это когда основной акцент делается именно на импровизации. Пьесы аранжированы, разумеется, без учёта саксофона, так что пианист просто вручил мне партии трубы и предложил перетранспонировать в нужную мне тональность. Десять пьес! Задолбаться можно... Физиономия у меня слегка вытягивается, но я молча беру ноты и киваю - сделаю. Как однажды сказал мой препод по специальности в ответ на моё "не умею" да "не получается":

- Ты сюда за каким хреном пришёл? Учиться? Ну вот и учись!

Да, никто ничего на блюдечке не принесёт, это в музыкалке со мной носились, как с писаной торбой... Эдик хочет сыграть эту пьеску? Сейчас мы ему нотки организуем, текст разжуём и ещё и по головке погладим за инициативу! Эх, золотое время...

На выходе из зала меня поджидает улыбающийся Дёмин:

- Ну, чего, пойдём курнём?

- Сейчас, вещички только в класс закину.

- Заниматься ещё будешь?

- Ага, до четырёх. А ты?

- Да тоже, пожалуй, останусь...

За сигаретиной я причитаю:

- Десять пьес, Серый! Усраться можно!

Серёга ржёт:

- Да брось ты, это просто! С трубы транспонировать? Первое время будем, значит, с тобой дуплетом... У тебя строй ми бемоль? Так, у меня си бемоль. Значит, у тебя на диез больше и всё на кварту ниже. Понял?

- С трудом. Почему на кварту?

- По кварто-квинтовому кругу, балда! Си - ми, какой интервал? А разница между си бемоль и ми бемоль мажором сколько знаков?

Постепенно я начинаю наконец-то соображать, что к чему, и это при том, что по теории у меня была твёрдая четвёрка, и даже с плюсом! Всё знаю, только пользоваться знаниями ни хрена не умею, как оказалось. Ничего, чувствую, тут быстро всему научат...

После перекура Серёга предлагает:

- Ну, чего, может, пойдём вместе поиграем, поимпровизируем?

Я соглашаюсь. На этот раз мы выбираем в качестве темы "Колыбельную Клары" Гершвина. Серый быстро рисует на листочке буквенные обозначения аккордов, чтобы я не путался (я стесняюсь сказать, что мне легче запомнить "распальцовку", чем соображать, какая буква какой аккорд обозначает, но довольно быстро обнаруживаю, что ориентироваться в этой шпаргалке не так уж и сложно).

Если в быстрых темах Серёга бесспорно меня превосходит, то в этой, неторопливо-тягучей и в то же время словно бы заигрывающей, я чувствую себя просто королем: здесь можно "поиграть" звуком, помяукать, поурчать, как кошка на солнцепёке на каком-нибудь сосновом деревенском крылечке, когда горячий воздух июля пахнет мёдом пополам с полынью, и поле, начинающееся в двух шагах от крыльца, стелется до самого горизонта, и всё покрыто пёстрыми цветами... И всё так сладко, томно и безмятежно.

- Ну, блин, Ледов! Ты смотри у меня! Лучше меня играть нельзя! - грозит мне Серый с ухмылкой.

- Чего это нельзя-то? - настырно ухмыляюсь я в ответ, жутко довольный похвалой.

- Я тебе сейчас объясню - чего, - Серёга заходит со спины и делает захват, пережимая мне горло левой рукой, словно палкой.

- Серый, блин, пусти, я же с саксофоном! - переполошился я.

Шутки шутками, а инструмент - это святое! Дёмин ослабляет хватку, но всё же не отпускает меня.

- Оп-па! - он оттягивает воротник моего нового джемпера (очередной подарок Толика). - Ледов, а кто это тебе засосы ставит?

- Где?! - шугаюсь я, выворачиваюсь из его рук и кидаюсь к зеркалу.

Действительно, сбоку на шее, ближе к плечу, багровое пятно... Толик Подлянский, блин! Хоть бы предупредил!

- Давай, колись! - ухмыляется Дёмин. - Кто это тебе так?

- Кто-кто... Любовник! - Серёге врать мне нет ни смысла, ни желания.

Мне даже интересно, как он на правду отреагирует. В морду дать не должен, по крайней мере. Я неторопливо разбираю сакс, тщательно протираю его, не глядя на Демина... Серега коротко хохотнул:

- Кто-о-о?! Ты что, голубой?!

- Сиреневый, - стреляю я в его сторону глазами.

Так и есть, море любопытства и ни капли агрессии.

- Не, ты это серьёзно? Не дурачишь меня? Ни фига себе... Ну, ты даёшь.

А кто он? - Серый разглядывает меня, прислонившись плечом к стене.

Сказать или нет? А почему бы и нет? Пусть знает!

- Банкир. Тот самый, который вчера за мной на тачке заезжал.

- Оба! Ты ж говорил, что это твой дядя или кто там? Родственник, короче.

- А что мне, на каждом углу трезвонить о том, что это мой любовник? - я сажусь в кресло с независимой ухмылочкой, обхватив плечи руками: что-то прохладно стало, познабливает.

Мы встречаемся глазами, и Серёга смотрит на меня неожиданно серьёзно и внимательно. Мне становится не по себе: какого хрена, спрашивается, я ему всё выболтал?! Нет, он, конечно, славный парень, но не так уж я хорошо его знаю...

- Серый, не проболтаешься? Я только тебе сказал...

Дёмин хмыкает, отталкивается плечом от стены и садится во второе кресло.

- Да не скажу я никому, не дрейфь... А нафига ты с ним? Из-за денег?

Это предположение меня ошарашивает.

- Ты чё?! - смотрю на Дёмина исподлобья, набычившись. - Я что, по-твоему, на проститутку похож?!

Дёмин загадочно ухмыляется, и я уже готов разобидеться всерьёз, но тут он снова меня озадачивает:

- Значит, по любви? Ты что, втрескался в этого банкира?

Я хмыкаю. Втрескался? Вот ещё не хватало! А правда, почему тогда? Да потому что хотелось. Тянуло попробовать. Потому что я голубой. Блин, я - педик, и это есть факт.

- Чего молчишь-то? - тормошит меня Дёмин.

Мне уже не хочется "производить впечатление", хочется, чтобы Серый просто выслушал меня и сказал, что всё ништяк, ничего страшного, это не смертельно. Наконец, я решаюсь и вываливаю ему:

- Я, кажется, и правда голубой, Серёга. Мне это нравится - вот и всё. Тянет, понимаешь? - и чувствую прилив горячей крови к щекам.

Серый молчит, но это не тяжёлое молчание.

- А у тебя с ним что, уже это... всё по полной программе было? - осторожно спрашивает он.

- Угу.

- Ни фига себе... Больно?

- Угу, - прикусив губу и не поднимая глаз, говорю я, но затем добавляю, - сначала...

- А потом?

- Потом - кайфово.

- Что, правда? - с удивлённой ухмылкой говорит он.

- Угу, - от воспоминаний на меня накатила истома.

Неожиданно Серёга толчком выбрасывает тело из своего кресла и оказывается на ручке моего, наклоняясь ко мне.

- Эдька, а мне дашь? - горячо выдыхает он мне в ухо.

Я обалдеваю: ни фига себе предложеньице! Ну и приколы у Дёмина!

- Что, прямо сейчас? Прямо здесь? - "деловито" уточняю я, намеренно доводя ситуацию до полного абсурда.

- А чего? Дверь запрём - и поехали, - ухмыляется Серый, и я не могу понять, шутит он сейчас или всерьёз говорит.

Странная игра, но мне она нравится - заводит.

- Абаайдешься, - вылетает у меня.

Я сам удивляюсь своей интонации, она насмешливо-игривая, небрежно растянутая. Эффектно, эффектно - Дёмин хохочет от неожиданности, я тоже.

- А чё так? - отсмеявшись, спрашивает он. - Тебе же в кайф?

- Допустим, - хмыкаю я. - А тебе-то всё это нахрена?

- Ну, интересно же попробовать, - с ухмылкой засовывая свою ладонь мне под воротник, отвечает он.

- С девками вон пробуй... - вредничаю я.

- А я, может, с тобой хочу, - бормочет Серый, поглаживая пальцами мне спину, и добавляет мечтательно, - целуешься ты улётно...

В коридоре слышны шаги. Они приближаются к нашей двери. Дёмин резко выдёргивает свою лапу у меня из-за шиворота, я вылетаю из кресла и начинаю деловито рыться в своем ящике. Серый берёт трубу и старательно играет гамму. Я кошусь на него, смешливо фыркаю: конспиратор хренов... С чего это при пустых кабинетах трубач припёрся заниматься к саксофонистам? Да ладно, к нам так никто так и не заглядывает.

Реакция Дёмина на моё признание меня вполне устроила. Судя по всему, он вообще не видел проблемы в моей нестандартности. И я ему, такой вот нестандартный, вполне даже симпатичен и интересен. Это ободрило меня лучше любого сочувствия, вникания и прочего в том же духе. Думаю, он бы даже удивился, если бы я сказал ему, что моя сексориентация доставляет мне какие-то сложности. Нравится - делай. Не нравится - не делай. Остальное - от лукавого.

- Ладно, Серый, уже почти четыре, мне пора.

- Что, любовник заждался? - ухмыляется Дёмин.

На прощание мы обмениваемся парой дружеских тумаков...

Анатолий подъезжает к училищу по-военному точно, минута в минуту, и заявляет, что пора меня привести в порядок - всё-таки я, как-никак, артист, человек публичный, и выглядеть должен на все сто. Я изумляюсь, потому что, по моим понятиям, и так выгляжу зашибись

Как оказалось, в первую очередь меня можно стильно постричь, затем отполировать ногти, причём не только на руках, но и на ногах! До кучи Анатолий устроил мне консультацию с косметологом по поводу ухода за кожей - время от времени я обнаруживал у себя на физиономии проклятие практически всех юношей. Теперь против ненавистных угрей меня вооружили специальным гелем для умывания, лосьоном и даже кремом. Анатолий внушал:

- Себя надо любить, о себе надо заботиться! Это первая заповедь любого уважающего себя человека.

Это было нечто, противоположное тому, на чём меня воспитывали до сих пор, но эта философия Толика пришлась мне по вкусу: он словно бы дал мне разрешение на полную, настоящую жизнь. Это была не просто забота о внешнем виде - он учил меня относиться к самому себе уважительно, ценить себя. Помню, тем вечером я в какой-то момент вдруг почувствовал себя совершенно другим человеком. Тихий, зажатый провинциал куда-то испарился. Я становился кем-то другим, приобретая совершенно новые для себя качества. В первую очередь, я привыкал к тому, что теперь я - красавец, что на меня смотрят, смотрят всё время, и мне это нравилось.

Даже когда мы остались вдвоём с Толиком в его спальне, меня всё не покидал этот привкус публичности, новый и возбуждающий...

Спали мы в ту ночь совсем немного, часа три от силы, но утром проснулся я сразу: сегодня приезжает мама! В семь я был уже в общаге. Лавита и Димыч ещё дрыхли, а я уже лихорадочно искал свою старую одежду и обувь и прятал подарки Полянского. За полчаса улики были скрыты, насколько это возможно. Но маникюр и стрижку не спрячешь, да и от иного самоощущения не избавишься. Заметит наверняка. Лишь бы не догадалась... В конце концов, ну стал я следить за своим внешним видом - так ведь правда, моё рабочее место - сцена, а не цех или там стройка. Здесь на это обращают внимание. Ох, мамочка, неужели мне придётся врать? Тебе врать?!

Придётся. Потому что правду сказать совершенно немыслимо...

Я стоял на лестнице и курил, прислушиваясь к скупым звукам раннего воскресного утра. Сигарету выкинуть всегда успею, а запах можно свалить на соседей, типа "да тут почти все курят, мам. Я же только жвачку жую, сама видишь".

Знакомые шаги, характерное покашливание - мне даже видеть её необязательно. Мамочка...

Спускаюсь навстречу. Вот она, тащит пару тяжеленных сумок.

- Мама! - хорошо как, что на лестнице никого нет в этот ранний час, и я от души обнимаю её, чмокаю в щеку и перехватываю баулы. - Кошмар, как ты их несла?!

- Да я на такси, так бы не уволокла, конечно... Там картошка тебе, пара банок огурцов солёных, вещи тёплые, сгущёнка... Одеяло ещё ватное - намёрзся, наверное? Не простывал?

- Не, я в порядке! Сюда, вот моя комната... Соседи спят ещё, - перехожу я на шёпот.

Мама оглядывает комнату:

- Вы тут убираете хоть иногда?

- Каждую неделю в обязательном порядке. Только тут убирай не убирай - всё время народ болтается туда-сюда, тут же всё затаптывают. Пойдём на кухню, чаю попьём?

- Да погоди, ты хоть глянь, что я тебе привезла, - мама улыбается, расстёгивает баул и извлекает из него на свет новенький пуховик - трёхцветный, чёрно-бело-красный; маде ин Чина.

- Нравится? - она внимательно заглядывает мне в глаза.

Опомнившись, я широко улыбаюсь, изображая восторг:

- Супер! То, что надо.

- Померяй, какой тёплый! Подкладка синтепоновая, не сваляется, не собьётся... Ой, как тебе хорошо! Какой же ты у меня красавец, Эдька! Два месяца не виделись, а повзрослел как... Куртка-то хоть впору, не мала?

- Не, в самый раз, очень удобно. И правда очень тёплая.

- Ладно, снимай, а то упаришься... Давай чайку попьём, а потом у нас с тобой дело есть.

- Какое дело?

- Пойдём обувь зимнюю тебе покупать, а потом кутить в кафе в честь твоего дня рождения, - важно сообщает она. - Как тебе такой план? Сводишь меня в кафе? Ты ведь у меня теперь настоящий питерец...

Я улыбаюсь - план замечательный!

- Идёт! Только, чур, я угощаю! Я тебе не говорил ещё, я на работу устроился.

- Да ты что?! И что за работа?

- Ну, по специальности - играю с парнями в одном ресторанчике.

Я горд до невозможности, ведь это почти правда! Пока ещё не играю, но через пару недель обязательно буду! На маму новость производит впечатление не столь однозначное, как я ожидал. Она выглядит несколько обеспокоенной:

- А что за парни?

Рассказываю о них всё, что знаю, убеждаю, что все они - просто гордость училища, и мне жутко повезло, что меня согласились взять в такую компанию.

- И сколько ты там зарабатываешь?

- Ну, когда как. Иногда очень даже прилично, - я фантазирую на тему заработка в том ключе, что я ни в коем случае не бедствую и не нуждаюсь, беспокоиться обо мне больше не надо.

Мама верит, и надо видеть, какой радостью и гордостью светится её взгляд

Пока греется чайник, рассказываю маме о своём житье-бытье. О том, как всё у меня замечательно: с соседями повезло, парни что надо, да и вообще курс у нас дружный, и на отделении я со всеми замечательно лажу, и преподаватель у меня - золото, а не мужик. Мне действительно везёт на людей по жизни, грех жаловаться!

Через некоторое время на кухню заглядывает Димка Сергеев, и я знакомлю его с мамой. Димыч слегка смущается, но любопытство берёт верх, и он садится пить с нами чай со сгущёнкой и "трюфелями" - моими любимыми шоколадными конфетами. Через некоторое время он болтает уже весьма оживлённо. Моя мама - это вам не просто тётка, моя мама - особенная. Долгие годы я был убеждён в том, что она самая настоящая фея или принцесса - тоненькая, светловолосая, с королевской осанкой, непередаваемо тёплой улыбкой и ясными глазами. Самая красивая женщина на свете, самая умная, самая добрая, самая чуткая, самая замечательная... Все друзья-приятели всегда мне слегка завидовали из-за того, что у меня такая необыкновенная мама. Так что я совершенно не удивился, когда Димка припёрся к нам на кухню пить чай - это было в порядке вещей.

А потом мы отправились по магазинам покупать мне обувь. Мы бродили по разным лавочкам часа три, а то и все четыре и, наконец, выбрали высокие ботинки на шнуровке в стиле милитари. Мама хотела что-нибудь поэлегантнее, но я настоял на этих, сказав, что на "поэлегантнее" потом сам заработаю. Поэлегантнее - это к Толику...

Устав от беготни, мы зашли в кафе. Теперь уже я больше расспрашивал её о том, как там дома, что новенького. Мама сообщила, что ей удалось наконец-то сдать бабушкину квартиру, так что теперь с деньгами будет легче... Так вот с чего мы так шикуем!

- А тётя Ада и тётя Полина знают об этом? - поинтересовался я.

Мама вздохнула и пожала плечами:

- Я им не докладывалась. В конце концов, я эти деньги не на пропой трачу! - слегка раздражённо махнула она рукой, как бы закрывая тему.

Затем она помолчала и добавила:

- Бабушка давно решила, что её квартира останется тебе. В конце концов, у Ады муж - не последний человек в городе, а у Поли отпрысков нет. Они и так никогда не нуждались...

Я почувствовал, как старые внутрисемейные дрязги наваливаются на меня каменной тоской. К чертям обеих тёток с их мужьями и прочими родственниками и знакомыми! К чертям эту вечную грызню по любому поводу, эти придирчивые взгляды - достаточно ли я с ними любезен, достаточно ли благодарен им за доброту их и щедрость? Достаточно ли хорош я для того, чтобы иметь право состоять с ними в родстве и вообще существовать? Иногда жалею, что я не круглый сирота. К чертям эту квартиру, всё равно я никогда не вернусь домой! Никогда! Ни за что!

Уже темнеет, когда мы вместе отправляемся на вокзал: я провожаю маму на электричку. Сначала она пытается отправить меня обратно прямо в метро:

- Чего тебе по вокзалу мотаться, мерзнуть только?

- У меня пуховик теперь тёплый есть, не замерзну... Мам, давай я всё-таки провожу тебя, мне так спокойней будет, ладно?

- А мне будет спокойней, если ты сейчас в общежитие вернёшься.

- Мама! Ну я же уже вырос?!

В конце концов я побеждаю: расстаёмся мы уже на перроне...

В общагу я бреду с явным облегчением на душе. Ну вот, всё и состоялось, ничего страшного, никаких подозрений у мамы не возникло. Глупо, конечно, было бояться того, что она взглянет на меня и тут же всё узнает о моей новой жизни и всё поймёт. Хм, так странно... Именно в метро, на пути в общагу, я вдруг ощутил, что прошлое моё невзрослое окончательно куда-то улетучилось. Отныне и навсегда я уже сам по себе - свободен жить так, как считаю нужным. Никому нет дела до рослого пацана в забитом людьми метро. Я просто один из толпы, и меня несёт течением большого города, и душа моя стала беспризорна в тот момент, когда я скрыл правду от матери, когда решил окончательно: мои проблемы - только мои, и ничьи больше!

Я шагал и не знал, грустить мне по этому поводу или радоваться...

***

Через пару лет, когда я в питерской тусовке был уже "своим", то не раз сталкивался с пацанами, начавшими так же рано, как и я. Большинство из них и заканчивало так же стремительно: попав в водоворот "красивой" и "сладкой" жизни, пацаны теряли головы и пускались во все тяжкие. Кто садился на иглу, кто внезапно исчезал из клубной круговерти, и потом до нас доходили леденящие кровь слухи: о СПИДе, о криминальных разборках... Другие просто спивались, скуривались и теряли "товарный" вид; были и случаи суицида - то ли от несчастной любви, то ли от захлестнувшей однажды наутро после вечеринки опустошённости...

Я прошёл по самому краю этой бездны и не рухнул в неё благодаря музыке, точнее - своей одержимости желанием стать музыкантом. Мне было мало случайно выпавшего на мою долю благополучия.

Отношения с Анатолием я для себя обозначил как временную сделку, не более того. Проблема была в том, что условия этой сделки мы с ним понимали по-разному...